В своей «Сиясатнаме» Низам аль-Мульк подробно описывает идеальное обучение гулямов в эпоху Саманидов; термин «гулям», возможно, лучше перевести как «паж». Согласно автору, первый год после его приобретения паж должен был провести в обучении послушанию и дисциплине, на второй год он обзаводился лошадью и учился управлять ею. С каждым годом у него прибавлялось обязанностей и дисциплин обучения, таких как функции виночерпия и постельничего. Если паж оказывался способным и сообразительным, он мог продвинуться до должности командира отряда или, в дальнейшем, до поста управляющего. Венцом продвижения по службе было назначение наместником провинции, что предоставляло значительную степень независимости. Нет свидетельств тому, что существовала организованная на постоянной основе школа пажей, но даже неорганизованное обучение делало из тюркских рабов компетентных руководителей, как в государственном аппарате, так и в армии.

«Рабская» армия Саманидов строилась по образцу тюркской армии халифов, а не на основе древних иранских или среднеазиатских традиций. Армия Сасанидов, как и вооруженные силы доисламских правителей Трансоксианы, состояла в основном из кавалерии, набранной из аристократии, тогда как массы пешего войска и все остальные, кто сопровождал армию, не играли серьезной роли. Иранские феодальные властители со своей свитой могли служить образцом для халифа с его рабами, однако у института рабов в исламские времена не было предшественника, по крайней мере, насколько нам известно, в сасанидском Иране. Солдаты-рабы исламских времен являлись купленными людьми, без семей и местных привязанностей, что придавало им особую гибкость и силу. Система ввоза немусульманских рабов и создания из них особой стражи существовала на всем протяжении исламской истории, завершившись на знаменитых янычарах Османской империи.

Разумеется, помимо тюрков имелось много других рабов, таких как индусы, армяне, славяне и африканцы; для этой роли подходили любые немусульмане. Каким-то образом всем, кроме тюрков, оказалось проще быть поглощенными так называемым исламским плавильным котлом. Однако тюрки сохранили свою идентичность. Подобное наблюдение было отмечено еще в самом начале IX в. энциклопедистом аль-Джахизом. Определенно, история благоволила тюркам, и они извлекли немалую пользу из своих возможностей, тогда как индусы, африканцы и другие рабы так и оставались рабами и никогда не образовывали отдельных групп. Принцип армии из рабов до такой степени укоренился в исламе, что позднее, когда халиф аль-Муктафи распустил свою гвардию из тюркских рабов, ему пришлось набрать на их место греков и армян.

Таким образом, тюркские военные рабы стали особой категорией рабов, называемых пажами, и это именно тот институт, который нас интересует. На самом деле он представлял собой концепцию, которая обеспечила тюркам власть и позднее установила в исламском мире традицию, по которой тюркам предназначалось быть солдатами и правителями, тогда как персам отводились занятия искусством, ремеслом, хорошим манерам и литературой, все вместе называвшиеся по-арабски адаб. Арабы же сосредоточились на религии.

Разумеется, правительство старалось контролировать работорговлю – больше ради получения прибыли, чем из каких-либо человеколюбивых побуждений. Существовала своего рода таможня для ввоза рабов, и подобные пограничные посты могли оказаться весьма прибыльными для их начальников, поэтому эмир отдал эти контрольные пункты на откуп самым крупным закупщикам рабов. Правительство регулировало транзитную торговлю рабами через владения Саманидов, в целях чего выдавались лицензии. Экономическое значение торговли тюркскими рабами подчеркивалось несколькими исламскими авторами, а географ X в. Ибн Хокал утверждал, будто некоторые тюркские рабы, мальчики и девочки, были проданы по 3 тысячи золотых динаров за каждого, что по тем временам представляло собой целое состояние.

Поначалу тюркские солдаты саманидских правителей придерживались лишь своей военной профессии, поскольку при ранних эмирах династии имела место серьезная активность на границах Трансоксианы – в Хорасане, Систане и других местах, – что не оставляло армию без дела. Когда солдата-раба убивали или он умирал, его имущество отходило к его командиру или самому правителю. Однако тюркские военачальники, особенно высшие, начали приобретать земли и прочее имущество, становясь таким образом заинтересованными в благосостоянии своих семей и друзей. Один из ранних командующих Саманидов, Кара-тегин (ум. 929), отказался покупать или принимать в дар любые земельные имения, потому что они могли бы лишить его чисто военной роли и связать ему руки. Однако он являлся исключением, и другие тюркские военачальники не упускали возможностей для накопления богатств любого рода.

Количество пажей при саманидском дворе исчислялось несколькими тысячами, но значительно большее число солдат-рабов служило в армии. У нас мало сведений об армии Саманидов, зато об их преемниках, Газневидах, сведений гораздо больше. Босуорт (Клиффорд Эдмунд Босуорт (1928–2015), английский востоковед, специалист по арабистике и иранистике. – Пер.) собрал данные по армии последних, что дает основание для сравнения с Саманидами. Наиболее поразительной чертой армии Махмуда Газни является многообразие рас и народов, входивших в нее. Помимо тюрков в ней служили индусы, афганские горцы, иранцы и даже арабы. Такое разнообразие заслужило похвалу более поздних авторов, которые усматривали в разномастности личного состава замысел, согласно которому правитель мог противопоставлять одни этнические группы другим, тем самым предотвращая заговоры и объединение во фракции. Наверняка армия Саманидов была менее многообразной, однако имеются указания на то, что в ней порой встречалось разделение на группы, каждая из которых стремилась к собственной выгоде за счет остальных. Однако ситуация была намного сложнее, чем может показаться на первый взгляд, – если применять к ней только лингвистическую картину. Исходя из культурно-языковой среды, можно было бы ожидать, что в саманидской Бухаре сложилось три группы: тюрки, говорившие на персидском иранские аристократы-дехкане со своей прислугой и народные массы, использовавшие согдийские диалекты. Но ислам уничтожил эти очевидные барьеры. Поэтому наиболее правдоподобное описание «лоббистских группировок», имевших влияние на исполнительную власть, состояло бы из класса военных, к которому принадлежали как тюрки, так и иранцы; бюрократического аппарата, обладавшего влиянием, но не имевшего армии; и руководимых религиозными лидерами народных масс, чья сила основывалась на обладании оружием.

Мне кажется, создание профессиональной военной касты из тюркской стражи при Саманидах было скорее стремлением правителя найти себе некий оберег от народных масс, чем, как часто утверждалось, желанием подчинить иранских дехкан. Когда Исмаил впервые появился в Бухаре, мощь местной толпы и разбойников оазиса напугала его. Не следует забывать, что в тот период население Трансоксианы было в основном вооружено и, объединившись, становилось грозной силой. К тому же не только – или не до такой степени – проблемы для правителя создавало местное население. Более серьезной головной болью для правительства скорее являлся постоянный приток добровольного «воинства веры», гази. Источники многократно упоминают о гази в саманидских владениях, поскольку граница с тюрками-язычниками являлась притягательным местом для людей любого сорта со всего исламского мира. Точно так же, как на границе Армении с Византией на западе, в Трансоксиану стекались спасавшиеся от гонений религиозные еретики, солдаты удачи, разбойники и многие другие – по самым разным причинам. Однако ко второй половине X столетия обращение в ислам такого большого числа тюрков положило конец пограничной вольнице, и гази покинули Трансоксиану в поисках других полей деятельности.