— Я обзвонила ещё несколько.

Теперь была его очередь отложить свой сэндвич.

— Когда?

— С тех пор, как я переехала. Лофт должен был быть только временным местом.

— Но тебе не нужно переезжать.

Опять это слово. Нужно.

— Тогда позволь мне платить больше. Позволь мне сделать все честно.

— Нет. Это и так честно.

— Это смешно.

Нокс нахмурился.

— Ты тратишь деньги впустую — это смешно. Сэкономь их. Потрать их на костюм для Хэллоуина или ещё на что-нибудь.

Я вздрогнула и уставилась на Дрейка. Три ватных шарика, которые я приклеила к его чепчику, отвалились. Может быть, именно поэтому Джилл купила костюм. Потому что она не верила, что я смогу сделать его сама.

Потому что она была лучше.

— Почему ты не позволяешь мне платить больше? — спросила я слабым голосом.

— Потому что тебе не…

— Нужно? — закончила я за него. Слизь стыда поползла по моей коже, а вместе с ней и осознание. Так вот как эта семья воспринимала меня? В качестве благотворительности?

Это имело смысл. Стало понятно, почему Элоиза дала мне лучшие смены. Как она нашла мне квартиру. Почему Нокс позаботился о том, чтобы я была сыта.

— Мемфис, мне не нужны деньги за аренду.

— Дело не в том, что тебе нужны деньги, — я встретила его взгляд, и жалость в его глазах была невыносимой. — Дело в том, что я в состоянии заплатить.

— Но тебе это не нужно, милая.

Милая. Это был второй раз, когда он назвал меня милой. В первый раз я не заметила подтекста, но сейчас это было похоже на ласковое обращение, которым он одарил бы ребёнка. Кого-то меньше.

Меня. Я была меньше.

— Соус восхитителен, — я вырвала ложку из кулака Дрейка, затем выскользнула из кабинки. — Извини.

— Мемфис.

Я не переставала двигаться, когда он тоже встал. Но он не последовал за мной, когда я поспешила из ресторана прямо в комнату отдыха, чтобы забрать вещи Дрейка.

Затем мы вышли за дверь и помчались сквозь бурю к моей машине.

Не было слез, когда я ехала через город к шоссе, направляясь по знакомой дороге к Можжевеловому холму. Я была слишком ошеломлена, чтобы плакать. Вся уверенность, которую я обрела здесь, в Куинси, растаяла, как снежинки, попавшие на лобовое стекло.

Как я могла не заметить этого? Как я могла быть такой слепой? Идены были богатой и известной семьёй. Богатые и известные семьи не связывались с такими людьми, как я, если только не пытались спасти их. Спасти бедных людей.

Сколько гала-вечеринок я посетила, где это было негласной целью?

Я была бедной, беспомощной девушкой, которая приехала в Куинси со своими вещами в багажнике автомобиля. Я была девушкой, которая не могла позволить себе нормальную еду, поэтому мне доставались остатки. Я была девушкой, которая никогда не убирала комнату до своего первого рабочего дня в качестве горничной.

Элоиза делала мне одолжение за одолжением с тех пор, как я начала работать в отеле. Но она проверяла каждый номер после того, как я закончила. Каждый. В руках у неё всегда были одна или две пары белых тапочек — бесплатный подарок для гостей. Вот только тапочки я могла бы добавить сама.

Исправляла ли она мои ошибки? Присылала ли она другую горничную, чтобы убрать то, что я пропустила?

К тому времени, как я припарковалась в гараже у дома, мой желудок скрутило узлом. Я занесла Дрейка в дом и покормила его бутылочкой, прежде чем снять с него дурацкий костюм. Отвалилось ещё больше ватных шариков, и к тому времени, как я раздела его для купания, всё это лежало печальной кучей на полу.

Я надеялась сохранить этот костюм, положить его в корзину вместе с его детской обувью и больничным браслетом. Вместо этого, когда Дрейк был одет в пижаму и сидел в своём кресле, я свернула его и выбросила в мусорное ведро. Это был мусор. Было так больно, что я прижала руку к груди, потирая больное место.

Зазвонил телефон, который я оставила на кухонном столе. Я замерла, глядя на него издалека. Имя было неразборчиво с того места, где я стояла, но я знала, кто это.

Пусть звонит.

Но я подошла ближе, уставившись на зелёную кнопку.

Всё это может прекратиться. Тяжёлая работа. Слезы. Боль. Всё, что мне нужно было сделать, это ответить на этот звонок. Всё, что мне нужно было сделать, это нажать на зелёную кнопку.

Больше никаких чеков за аренду. Больше никакого расписания. Никаких больше чистящих средств для унитазов и резиновых перчаток.

Никакой благотворительности семьи Иден.

Я подняла руку, мой палец оказался над экраном. Одно касание, чтобы ответить на телефонный звонок номер сто двадцать семь, и жизнь снова станет проще.

Всё, что мне нужно было сделать, это пожертвовать… собой.

Всё, что мне нужно было сделать, это сдаться.

Не сдавайся.

Сдавайся, Мемфис.

Моя рука дрогнула, и я коснулась экрана. Но я опоздала. Он уже переключился на голосовую почту.

Воздух вырвался из моих легких, и тогда слезы хлынули сплошным потоком вместе с рыданиями, которые я сдерживала слишком долго.

Звук стука костяшек пальцев по двери прорвался сквозь мою истерику. Моё лицо метнулось к окну, и там стоял он. Его выражение лица было нечитаемым. Я не слышала, как он подъехал к дому или заехал в гараж.

Я отвернулась, чтобы он не видел, как я вытираю слезы. Он застал меня плачущей, но если учесть, что я плакала почти каждый день, если учесть, что он, вероятно, был здесь, чтобы занести еду, потому что будет плохо, если их благотворительность умрёт от голода, кого это, чёрт возьми, волнует?

Не меня. Больше нет. Я онемела.

Я расправила плечи и подошла к двери. Как только я открыла замок, он вошёл внутрь, топая ботинками. Затем он посмотрел на меня с хмурым видом, как будто мои слезы только разозлили его.

— Если ты хочешь платить больше за квартиру, хорошо. Плати больше.

— Хочу. И я хочу, чтобы ты перестал готовить мне еду.

— Нет.

— Я не благотворительность, Нокс.

Его руки сжались на бёдрах.

— Это то, что ты думаешь? Что я готовлю для тебя, потому что ты не можешь готовить для себя?

— Ну… да.

Он усмехнулся, задрав голову к потолку. Его кадык покачивался, когда он что-то бормотал. Затем он снова повернулся ко мне лицом, сделав длинный шаг вперёд, чтобы занять моё пространство.

— Я готовлю для тебя, потому что так я показываю кому-то свою заботу. Я готовлю для