Джулиан пропал – и все развалилось. Особенно когда мы пытались играть. Кто в лес, кто по дрова. В компании Джулиан обычно держался тихо, незаметно, но его гитара пронизывала и сплавляла воедино всю нашу музыку. Он был скрытой направляющей силой, и мы даже не понимали, сколько Джулиан значит для группы, пока не лишились его.

Уилл сломался первым. Но потихоньку у всех началась паранойя. Мы стали друг друга подозревать. Ведь каждый из нас мог послужить причиной ухода Джулиана. Вдруг я его чем-то обидел? А может, Лесли что-то ляпнула? Или Джонно, или Уилл? Раньше мне не приходило в голову, что его мог задеть кто-нибудь из нас – конкретно задеть, довести до ручки. Эту идею в нас вколотила полиция, когда терзала Лес. Они допросили всех, но ее прихватили круче остальных.

Впрочем, понятно почему. Только у нее имелся хоть какой-то мотив для убийства: ревность. Преступление по страсти. Уверяю вас, я ни минуты ее не подозревал, да и остальные тоже – кроме детектива из полиции Алтона.

Короче, Уилл укатил, а за ним и Лес. Уилл завис в Брикстоне у Нэнси. Лесли некуда было деться, она притулилась у них. Мы с Джонно еще побултыхались с неделю в особняке. Но как-то раз с утреца переглянулись и чуть ли не хором ляпнули: ну всё, кирдык. Покидали в фургон оставшееся барахло – и в дорогу. Я слил чуток бензина из бака Джулианова «морриса» и оставил записку: мол, потом отдам, когда увидимся. Насколько я в курсе, «моррис» так там и стоит.

Летние каникулы кончились, я вернулся в школу. А примерно к концу сентября вступил в фотоклуб. Собирался он раз в две недели, и на первом занятии всем велели наснимать катушку, проявить, отпечатать и принести фотографии на следующую встречу. Пара-тройка ребят оборудовала дома темную комнату-лабораторию, но у меня такой не было. И в школе тоже.

Аппарат у меня был маленький «Инстаматик». Цветная пленка заправлялась в специальную кассету. Качество съемки дрянное, но много ли я тогда понимал? Увязался с матерью в Алтон, сдал пленку в «Сочный кадр», а в следующие выходные забрал.

Как же я волновался! Но снимки и правда получились дерьмовые. Слишком пересвеченные, слишком яркие, слишком контрастные. Дешево и нарядно. Цвета вышли немного сюрреалистичные – психоделика, одним словом. И формат там квадратный, будто специально подогнан для обложки альбома.

В катушке двадцать кадров. Мне их напечатали аккуратными маленькими квадратиками. Если увеличивать, растет зернистость. Но кому вздумается увеличивать любительские снимки.

Фотографии я просмотрел в машине – за рулем сидела мать. Я уже говорил, что поначалу даже не понимал, с какой стороны подойти к камере, и вот вам вещественное доказательство моих слов. На первых десяти снимках даже не понять, что изображено. Кадры смазанные и сумрачные, будто в пещере снято. Которые посветлее, настолько переэкспонированы, что напоминают взрыв атомной бомбы, четко виден только мой большой палец в углу.

В общем, первые десять снимков из двадцати только в помойку годились, да и остальные заранее не внушали оптимизма. А мне даже не хватило ума купить еще одну пленку в «Сочном кадре». Я только и думал, как опозорюсь на следующей сходке школьного фотоклуба. Взял следующий снимок – и так обалдел, что громко матюгнулся, причем прямо при матери. Такого я никогда себе не позволял. Она зыркнула на меня, будто я сбрендил. На секунду я и сам так подумал.

Однажды субботним вечером в конце сентября мне в контору Larkspur позвонил Билли Томас. Аж заикался от возбуждения, еле слова выговаривал. Пришлось прикрикнуть на него, чтобы успокоился и сбавил темп, но и тогда я толком ничего не разобрал, кроме какого-то бреда насчет посторонних в Уайлдинг-холле. Думал, парнишка звонит, потому что поместье грабят.

Наконец понял, что Билли проявил пленку, которую наснимал в Уайлдинг-холле в день записи на мобильной студии. Что-то там он увидел на фотографиях и хотел мне показать. Прямо-таки требовал, чтобы я посмотрел, потому что подумывал послать снимки в полицию.

– Эй, притормози-ка! – говорю.

То есть сказал я кое-что другое, но это лучше не повторять. Полиция меня уже доставала после заявления родителей Джулиана о его пропаже. Я вложил чуть ли не все деньги в летние каникулы этих раздолбаев в Уайлдинг-холле и в гребаный альбом, а на руки получил сбежавшего гитариста и черновые психоделические звукозаписи.

А теперь объявляется деревенский пентюх с какими-то фотографиями, которые он грозится сдать полиции. Я решил, что он пытается меня шантажировать, и твердо потребовал оставить меня в покое, не то я его самого сдам в полицию. И бросил трубку. Он пытался перезвонить, но я велел секретарше не отвечать. А сам решил на всякий случай звякнуть своему адвокату, вдруг у мальца и впрямь есть компрометирующие снимки.

А дальше было вот что. Сижу я на следующее утро один в офисе Moonthunder, пытаюсь хоть что-нибудь выудить из той полной катастрофы, которой обернулись записи Windhollow Faire, и кто, вы думаете, нарисовался на пороге? Наш юный Билл с конвертом цветных фоток.

Говорю ему:

– Звоню в полицию.

– Я вовсе не собираюсь вас шантажировать! – Парнишка сунул ногу в проем двери, прежде чем я успел ее захлопнуть у него перед носом. – Спросите Джонатана, он в курсе, я с ним говорил вчера вечером.

И тут, как по заказу, звонит Джонно:

– Слушай, Том, уж не знаю, чего мальчик накурился, но он совершенно безобидный. Может, просто работу надеется получить. Выслушай его, погляди фотки, успокой и отправь обратно домой. Успеет на поезд в полдень.

Ну, вы же знаете, у Джонно сердце размером с наш государственный долг. Я вздохнул, положил трубку и сообщил парню, что у него есть пять минут на объяснения, но потом я его выгоню: пора возвращаться к перетасовке бухгалтерских счетов.

– Для продвижения групп мы приглашаем профессиональных фотографов и дизайнеров, – предупредил я. Вообще-то я уже закидывал удочку в Hipgnosis[17], вентилировал тему графики для обложки. Но поскольку теперь и выход альбома оставался под большим вопросом, идея так и повисла в воздухе.

– Просто посмотрите. – Он сдвинул со стола бумаги и аккуратно выложил передо мной десять фотографий, точно гадал на картах Таро. Осторожно, очень тщательно, словно соблюдая особую последовательность. А потом повернулся ко мне и говорит: – Глядите.

Снимки были сделаны в саду Уайлдинг-холла. Обычные непринужденные сценки: вот все перед микрофонами, поют и играют, солнышко светит. Пара фоток, где ребята валяют дурака после записи, швыряясь друг в дружку цветками роз.

На трех последних все смотрят в небо. Эштон с левого края кадра. Джонно перед своей ударной установкой. Уилл и Лес рядом, оба заслоняют ладонью глаза от солнца. Джулиан стоит отдельно, чуть поодаль справа, запрокинул голову, тоже смотрит вверх.