12 июня 1943 г. наши полки возвратились на аэродром Борки. Сразу же после перелета была подготовлена дежурная пара на прикрытие аэродрома. Остальные самолеты заправлялись и готовились к боевым вылетам. Из-за больших боевых потерь летного состава во 2-й эскадрилье теперь в дежурство назначались летчики из разных эскадрилий. Поэтому вместе с командиром звена 2-й эскадрильи Кирилловым ведомым на дежурство заступил летчик 3-й эскадрильи Николай Хромов. С КП полка взвилась зеленая ракета. Вылет дежурной паре! В считаные секунды, запустив моторы, самолеты ушли в воздух. Со стороны Финского залива на высоте 4000 метров подошла четверка ФВ-190. Теперь все встречи были в основном с этими истребителями. Этот истребитель с мотором воздушного охлаждения имел мощное вооружение (6 пушек калибра 20 мм) и максимальную скорость 600 км/ч.

Пара Кириллова шла в наборе высоты. Немцы, заметив ее и имея преимущество в высоте, пошли на нее в атаку. Бой завязался прямо над поселком Лебяжье. Ведущий пары «фокке-вульфов» сверху-сзади пошел в атаку на самолет Кириллова. Кириллов, находясь ниже и видя, что его атакуют, скольжением вышел из-под прицельной атаки. «Фока», разогнав большую скорость, проскочил вперед самолета Кириллова — тогда Кириллов довернул свой самолет и ударил по немцу из всех огневых точек. Немец хотел уйти вверх в редкую облачность, но Кириллов, преследуя его, ударил еще раз, теперь в «брюхо», и сбил врага. Вторая пара «фокке-вульфов» атаковала Кириллова в лоб. Кириллов от трассы, пущенной немцем, уклонился скольжением, а вот Хромов увернуться не успел. У немцев был мощный лобовой огонь! Какое-то время пораженный ими самолет Хромова шел по прямой, и тогда немец, проскочив его, сделал под ним переворот и, разогнавшись горкой, сблизился с самолетом Хромова и добил его.

На помощь дерущейся паре подняли Хорунжего и меня: мы уже были в наборе высоты, когда немец снизу горкой стрелял по самолету Хромова. Мы опоздали какую-то малость — Хромов был сбит. Его самолет с левым разворотом, пологой спиралью с белым дымным шлейфом шел к земле. Немцы, заметив появившееся подкрепление, крутым пикированием на большой скорости ушли за линию фронта. Мы с Хорунжим бросились на преследование, но немцы были уже далеко, и вскоре мы их совсем потеряли из вида. Мы вернулись к Лебяжьему и внизу около форта Красная Горка увидели догорающий самолет Хромова.

Мал, конечно, был наш боевой опыт. Ведь всего как месяц с небольшим мы на фронте. И наверняка перелетевший к немцам подонок Лавренов рассказал им, что из себя представляют молодые летчики нашего полка. Но мы твердо были уверены, что опыт придет и мы еще не раз сквитаемся за смерть наших товарищей.

На аэродроме Борки. 1943 г.

С Колей Хромовым мы вместе учились в 1-м ЗАП. Позже мы встретились в нашем полку. Он был высокого роста, плечистый, с простым русским лицом, рассудительный и очень скромный, до удивления простой души человек. Он был старше меня на два года. До военной службы в городе Ковров Коля закончил аэроклуб и получил звание пилота запаса. Потом его служба проходила на Северном флоте, в авиационном полку оружейником. Осенью 1941 года его, как пилота запаса, направили на переучивание в 1-й ЗАП. Всего на днях командир полка отметил благодарностью Хромова за мастерскую посадку самолета на одно колесо. Осколками снаряда на его самолете тогда разбило систему уборки и выпуска шасси. Кончалось горючее, Николай решил посадить самолет на одно колесо и сделал это мастерски. Невольно вспомнилось: однажды я залез на крыло Колиного самолета и увидел, как тесно было ему в кабине. Согнутые в коленях ноги были выше ручки управления самолетом. Узкая кабина, в которой он с трудом размещался, затрудняла ему осмотр воздушного пространства…

Когда мы жили в Лебяжьем, нас было в комнате пять пилотов. Ваня Ковалев и Николай Манерко лежат в госпитале, Лавренов, стерва, перелетел к фашистам. Теперь из летчиков нашей комнаты остался я один…

С начала боевой работы полк только за май и половину июня потерял 14 летчиков. Часть летчиков находилась в госпиталях. Но боевая работа, несмотря на потери, не прекращалась ни на один час. Про удивительный бой над аэродромом Борки, который провел Константин Ковалев, хочется рассказать особо.

Мы пришли с боевого задания, поставили свои машины в укрытия, и техники приступили к послеполетному осмотру и заправке горючим. Рядом со стартом в готовности № 1 находилась пара ЛаГГ-3 летчиков младшего лейтенанта А. Губина и его ведомого сержанта Ивана Вышникова. Недалеко от моей машины стоял в укрытии самолет Константина Ковалева. Я теперь летал в паре с Петром Хорунжим, а с Ковалевым летал младший лейтенант Иван Корнилов. Корнилов был призван из запаса — перед войной он окончил Тамбовскую школу пилотов. Потом он учился в музыкальном училище и по натуре он был больше музыкантом, чем пилотом. Летать он боялся и не скрывал этого. Перед каждым боевым вылетом страшно трусил. Ковалев, взяв над ним шефство, решил из него сделать пилота, и теперь они летали вместе. Недалеко от моей машины и прогуливался Ковалев. Сегодня утром ему одному из первых была вручена медаль «За оборону Ленинграда». Эта медаль была учреждена Указом Президиума ВС СССР от 22 декабря 1942 года, и первые медали в нашем полку были вручены самым смелым летчикам и отличным труженикам — инженерам и техникам. Вдруг, нарушая тишину, щелкнул выстрел ракетницы — дежурной паре взлет! Истребители дежурной пары запустили моторы и ушли в воздух. С южной стороны аэродрома послышался шум работающих моторов. Присмотревшись в затянутое дымкой небо, мы увидели восьмерку ВФ-190. Ковалев побежал к своему истребителю, на ходу дав приказ Корнилову садиться в самолет, и, обращаясь к адъютанту эскадрильи Д. Иванникову, сказал: «Запроси добро на вылет моей пары!»

Пока Иванников звонил в штаб полка, Ковалев произвел взлет парой. С КП полка поступил запрет на вылет, но пара уже шла в наборе высоты. Но тут на самолете Корнилова «забарахлил» мотор, и он ушел на посадку в Кронштадт. Ковалев, оставшись один, подошел к паре Губина, пристроил их к себе и с крутым набором высоты пошел навстречу самолетам противника. Немецкие истребители шли двумя четверками, эшелонировано по высоте. Нижняя четверка шла с бомбами, а верхняя их прикрывала. Достигнув высоты нижней четверки, Ковалев тройкой завязал с ними бой. Немцы тут же сбросили бомбы как попало, и завертелась карусель. Недалеко от аэродрома в лесу ухнули взрывы бомб. В воздухе то и дело раздавалась трескотня пушек и пулеметов. По звуку можно было различить, кто стрелял. Рядом с нами на землю падали стреляные гильзы. Я поднял одну: она была теплая, и на ней была надпись «Oerlikon».

Ковалев, виртуозно владея машиной, в круговороте своих и чужих самолетов находил себе цели и стрелял по ним. Мы наблюдали бой с земли и восхищались смелостью и мужеством Ковалева. Его самолет можно было легко определить в воздухе: Губин и Вышников были на самолетах ЛаГГ-3, а Ковалев — на «яке». Мы, молодые летчики, воздушный бой видали только в воздухе, а тут мы невольно оказались в качестве наблюдателей. Над нашими головами с ожесточением и напором дрались наши и немецкие истребители. Надо отдать должное немецким летчикам — бой они вели смело. Но здесь нужно было учесть и то, что немцев было в два раза больше. В бешеном клубке воздушного боя вскоре были подбиты самолеты Губина и Вышникова. Ковалев видел это и еще яростнее стал атаковать фашистские самолеты, пытаясь связать их боем, чтобы дать возможность нашим самолетам уйти на вынужденную посадку. Губин ушел на посадку в Кронштадт, а Ваня Вышников решил садиться на своем аэродроме.