Столичные дома, возвышаясь посреди грязных, усыпанных опилками дворов, сползались, как муравьи, к соседнему селению под названием Джорджтаун, раскинувшемуся вдали на берегу Потомака. Там расположился и небольшой порт, а за рекой, на стороне Виргинии, также маячили какие-то домики. Нелепо грандиозно смотрелись в Вашингтоне четыре общественных здания, изолированных друг от друга по какой-то странной причине. Среди них, как я узнал позже, находились особняк президента, здания Конгресса, казначейства и военного ведомства. Большинство законодателей жили скученно между зданием Капитолия и президентским особняком в меблированных комнатах или гостиницах, выстроившихся вдоль дороги, названной Пенсильвания-авеню, на которой еще попадались невыкорчеванные пни. Я полагаю, что Вашингтон, конечно, быстро разрастется — государственные ведомства способны укрепляться за счет своих избирателей, а не наоборот, и любой сообразительный клерк пригласит для работы еще дюжину клерков, чтобы самому заделаться начальником, — но все равно пока грандиозный столичный размах вызывал лишь откровенный смех. Порадовало меня только то, что наша столица выглядела настолько пустынной, что врагам вряд ли удастся незаметно подкрасться к нам.

— Она ошеломляюща, как Версаль, но совершенно в противоположном смысле, — проворчал я. — Ошеломляет отсутствие присутствия.

— Нет-нет, — быстро возразил Магнус, высунувшись из окна дилижанса. — Взгляни-ка на тех ангелов, что возвышаются по сторонам улиц. Ты понимаешь, Итан, это же священные символы масонской архитектуры!

Под священной масонской архитектурой, как оказалось, имелась в виду планировка улиц, линии которых — конечно, если рассмотреть их на карте — складывались в пифагорейские треугольники, звезды и пентаграммы, подобные знаки мне приходилось видеть в ложах и на документах масонов. Учитывая, что эта геометрия реально просматривалась только на бумаге и сами столичные «авеню» пока мало чем отличались от просек, никакой мистической символики мне узреть не удалось.

— Магнус, эта твоя архитектура ничем не отличается от той звездной планировки, что я видел в Египте и Святой земле.

— Конечно! Погляди лучше на новый Капитолийский холм, его угловой камень заложен согласно масонскому ритуалу, а от фасада здания начинается главная улица, здесь будет новый вариант Версаля. Идущие под углом улицы образуют правильный треугольник, включающий особняк президента. Ты понимаешь, что эти улицы отражают масонские символы угольника, циркуля и линейки? И разве общее количество ваших колоний не равняется мистическому числу тринадцать?

— Но сейчас существует уже шестнадцать штатов.

— Они объединились в страну, когда их было тринадцать. Наверняка не простое совпадение, Итан, что именно тринадцатого октября тысяча семьсот девяносто второго года почтенные франкмасоны заложили под руководством самого Вашингтона краеугольный камень правительственного особняка!

— Какое совпадение? Нет, погоди, давай-ка подсчитаем… Ага, ты намекаешь на то, что они вознамерились отметить четыреста восемьдесят третью годовщину разгрома тамплиеров, знаменитую Черную пятницу! Но по-моему, более вероятно предположить, что это было сделано в память о том, что со времени высадки здесь Колумба прошло триста лет и один день.

— А почему добавили один день?

— Возможно, непосредственно в годовщину им помешал дождь, — предположил я, пожав плечами.

— Наивный ты человек! Или прикидываешься бестолковым. Почему тринадцать вместо двенадцати? Да потому, что число тринадцать издавна почиталось священным. Таково число лунных месяцев в году, число участников Тайной вечери, число дней после рождения нашего Спасителя, когда волхвы явились к младенцу Иисусу, и возраст достижения зрелости по традициям иудеев. Столько же скандинавских богов собралось вместе, когда Локи проник на их пиршество и убил Бальдера прутом ядовитой омелы. Египтяне полагали, что между жизнью и смертью тринадцать шагов, а у англичан на эшафот также ведут тринадцать ступеней. Тринадцать есть число ряда Фибоначчи. В картах Таро тринадцатая карта Старшего аркана носит знак Смерти. И именно тринадцать, наконец, потому что потомки тамплиерских масонов решили построить новое государство на том континенте, где их предки обрели спасение. Половина ваших революционных военачальников входила в масонскую ложу! Даже твой наставник, Франклин, помогавший писать Декларацию независимости и Конституцию, также был франкмасоном. И ты думаешь, все это простое совпадение? Нет, Итан. Судьба вашего молодого государства, друг мой, определится на западе: именно там оставили скандинавские тамплиеры священные реликвии, способные стать основой лучшего мира.

— К такому выводу ты пришел, глянув на план улиц еще не построенной столицы?

— Мой вывод определен судьбой, которая привела нас с тобой сюда в эту утопическую глухомань, дабы мы исследовали пути моей священной карты. Судьба наш союзник.

— Утопическая глухомань? Ты совсем свихнулся в своей одержимости, Бладхаммер.

— Таким был Колумб, — с усмешкой заметил он. — Таким был и Вашингтон, когда дерзко замыслил крупнейшую в мире империю. Таков и твой Франклин, исследовавший молнии во время грозы. Только одержимые способны на великие дела.

* * *

Несмотря на провинциальную простоту, что могла бы вызвать презрительный смех французских аристократов, в день инаугурации президента столица украсилась множеством флагов. Все домовладельцы вывесили патриотические полотнища, а под крышами построенных на скорую руку каретных сараев теснились многочисленные экипажи гостей. Несколько пушечных расчетов в честь праздника выкатили свои орудия на площадь, где стройными рядами проходило ополчение. Мы с Магнусом сообщили, что хотели бы встретиться с Джефферсоном, поскольку я привез новости из Франции, но до вступления в должность не могло быть и речи ни о какой аудиенции. Итак, утром четвертого марта мы проснулись в гостинице Блоджетта, выпив чаю с медом и закусив лепешками и ветчиной, оделись поприличнее и поспешили к Капитолию. Еще до рассвета мрачный Адамс выехал из города, не в силах видеть торжество своего политического противника.

Строительство завершилось лишь в сенатском крыле Капитолия. Работы над будущей ротондой и ее приземистым куполом еще только начались, поэтому посредине зияла дыра, а у Палаты представителей пока отсутствовала крыша. Мы с Магнусом нашли места на галерее Сената, заполненной множеством зрителей, как в греческом театре, правда, в воздухе сильно пахло краской и штукатуркой. Это крыло возвели в такой спешке, что на потолке уже темнели пятна протечек, а обои по углам начали отклеиваться. Два камина извергали клубы дымного жара, не столь уж необходимого, учитывая многочисленную людскую толпу.

Как бы то ни было, в зале царила приподнятая атмосфера, отовсюду слышались взволнованные и гордые голоса. На рубеже девятнадцатого века острая конкурентная борьба на выборах была в новинку, и она так же отличалась от государственного переворота Наполеона, как легкое перышко от тяжеловесного булыжника. Первым принял присягу избранный вице-президент Аарон Бэрр, не оставивший честолюбивых стремлений, но пока их ограничивший. Он заинтересовал меня некоторым внешним сходством с Наполеоном. Смуглый и красивый, как Корсиканец, он так же покорял и сердца дам. Учитывая его репутацию амбициозного человека, я ожидал, что он попытается украсть лавры у Джефферсона, но на самом деле он являл собой образец разочарованной сдержанности и после приветствия, обращенного к председателю Верховного суда, занял свое место за подиумом, откуда начал обозревать толпу проницательным взглядом, словно высматривал дополнительных сторонников. Его напряженная поза, очевидно, показывала, что триумф Джефферсона лишь кратковременная неудача в его собственном неизбежном восхождении к президентству.