В деревне Марк разработался и ежедневно выдавал положенную норму текста. Но рукописью своей он, как прежде, тяготился. Все эти дворцовые интриги, рыцари-крестоносцы и кровавые побоища казались ему чем-то далеким, надуманным и невозможно пошлым. Каждую главу, каждый сюжетный поворот приходилось выдавливать из себя, словно просроченную зубную пасту из допотопного металлического тюбика. Причиной тому была деревня, которая буквально привораживала его размеренным и бесхитростным, но удивительно понятным укладом жизни. Он, как умел, приноравливался к ней: наблюдал, прислушивался, молчал. Особенно ценное заносил в блокнот (набирать в текстовом редакторе себе запретил – из опасения, что потом сложно будет вернуться к рукописи).

«Вот закончу роман, и тогда…» – бормотал он, с сожалением откладывая ручку каждый раз, когда очередная мысль отрывала его от основной работы. Что тогда, он не знал. Но берег в себе это новое чувство счастливой наполненности и боялся его растерять.

Жил он теперь словно в любовном угаре – мало спал, мало ел, чем очень беспокоил пратещу. И если к бессоннице она относилась с пониманием, списывая все на незнакомую обстановку и чистый воздух (надо Шмавонанц Гургена попросить, чтобы заехал к нам на своем тракторе и надымил тебе полные легкие керосина), то плохой аппетит зятя ее откровенно расстраивал. Потому она старалась не упускать возможности накормить его.

– Свеженькое, с-под коровы, – приговаривала она, заставляя стол плошками с творогом, домашним маслом, сливками и малосольным сыром. Марк каждый раз млел, слушая ее говор, – звонко окающий, казалось – нарочито простой, он западал в самую душу и грел – незатейливо и безыскусно.

– Вкусно, – соглашался он.

– Ешь! – поддакивала бабо Софа, подкладывая ему в тарелку тягучие ломтики жареной брынзы.

– Ем, – соглашался Марк и, быстро проглотив сыр, поднимался, – спасибо большое. Пойду еще поработаю.

Пратеща окидывала взглядом практически не тронутый стол, вздыхала.

– Ну сколько ты покушал? Ерунды какой-то покушал и все!

– Мне этого достаточно.

– Достаточна-мостаточна, не знаю. Умрешь от недоедания – что люди скажут? Что Бенканц Софа мужа своей внучки голодом уморила? Как я им в глаза после твоих похорон посмотрю?

– Что же вы торопитесь меня хоронить! – хохотал Марк.

– Смеется еще! – пожимала плечами бабо Софа и принималась удрученно убирать со стола.

Чтобы не расстраивать пратещу плохим аппетитом, Марк завел себе привычку совершать перед завтраком прогулки. Выходил в самую рань, едва заслышав надтреснутое дребезжание напольных часов, возвещавших половину седьмого. Дворовые псы, учуяв его приближение, гремя цепями, выбирались из конуры, чаще молчали, но иногда, проводив его сонным взглядом, отбрехивались вслед – беззлобно и равнодушно.

Марк неспешным шагом добирался до околицы, поднимался на склон зеленого взгорка, нависающего мохнатой башкой над скошенным полем, и наблюдал, как просыпаются дома, как распахиваются, бликуя на солнце стеклянными створками, окна, как женщины, кутаясь в вязаные жакеты и шлепая задниками тапок по босым пяткам, снуют по двору – сначала выпускают птицу и подсыпают ей корм, а далее направляются в хлев, к коровам. Как потом с крайнего жилища собирается стадо и, постепенно увеличиваясь, бредет по дороге, от дома к дому, от калитки к калитке, и, мыча и мемекая, растворяется в дали – впереди размеренно ступают коровы, следом суетятся козы и овцы, а пастух, худющий согбенный старик, опираясь на сучковатый посох, идет рядом, иногда прикрикивая – ай безголовое животное, чего ты на него наступаешь, пропусти, а потом и сам пройдешь!

Возвращался Марк с прогулки к тому времени, когда пратеща, бойко орудуя тяжеленной метлой, подметала двор.

– Давайте я помогу, – предлагал он.

– А помоги, – с легкостью соглашалась бабо Софа и, вручив ему метлу, направлялась в огород.

Показывалась снова, когда он заканчивал подметать, несла полное ведро падалицы (сливы, яблоки и груши), которую следовало, сполоснув и обрезав сгнившие бока, выгрузить в специальную бочку, где фруктовая масса дображивала для самогона. Бабо Софа пренебрежительно называла такой «сборный» самогон калошевой водкой.

– Недели две постоит, а там начнем из нее гнать калошевку.

Марк был крайне заинтригован.

– Почему калошевка? – полюбопытствовал он.

– Самая низкосортная потому что. Да и на вкус как калоша.

– А хорошая самогонка из чего получается?

– Слушай, чему тебя в твоем городе учили? – поразилась бабо Софа. – Взрослый уже человек, тридцать лет, но до сих пор не знаешь, что лучший самогон получается из тута и кизила.

– А абрикос? – решил подзадорить Марк.

Бабо Софа поправила на переносице очки и глянула на него снизу вверх.

– В вашем инистуте не учили, что абрикос в высокогорье не растет?

– Верно, как я мог забыть?

– И-их! А еще писателем называешься. Чего ты там в своих книжках пишешь, если таких простых вещей не знаешь? Пойдем, накормлю тебя завтраком, может, умнее станешь.

И бабо Софа, охая и попеременно опираясь ладонями то на одно, то на другое колено, поднималась по ступенькам каменной лестницы. Первое время Марк пытался поддержать ее под локоть, но только сбивал с шага. Пратеща терпеливо сносила его ухаживания, но потом не выдержала.

– Я со своим скоростем сама справлюсь, – высвободила она локоть, – ты, главное, мне не мешай.

Марк вздохнул полной грудью и, привстав на цыпочки, крепко, широко потянулся. Хорошо! Он двинулся по взмокшей от обильной росы дороге, перескакивая из одной проложенной колесом телеги узкой колеи в другую. Иногда поддевал камушки, отшвыривал их в сторону и прислушивался, как они, подминая под себя заматеревшие поросли просвирняка и мальвы, катятся вниз, в сторону частоколов, но так и не долетают до них. Деревня еще спала глубоким и сладким рассветным сном, и лишь затянутые марлевой тканью форточки домов взмахивали створками, приветствуя одинокого прохожего.

– Гуляешь? – раздался вдруг за спиной Марка насмешливый скрипучий голос.

Вздрогнув от неожиданности, он обернулся. Из-за кривенького забора выглядывала Макаранц Олинка – длинноносая и смуглая восьмидесятилетняя старуха, отчаянно смахивающая на изображение птеродактиля из зачитанной в детстве до дыр книги «Исчезнувший мир динозавров». Вчера бабо Софа, запыхавшись с дороги, буквально ворвалась в комнату Марка и с порога оповестила, что внучка Олинки подарила ей первого правнука.

– А вы все тянете, – кое-как отдышавшись, выдала свою коронную претензию она.

– Мы скоро тоже. Вот сдам рукопись и…

– Одно другому мешает, что ли?

– Нет, – рассмеялся Марк, – просто мы с Асей хотели немного для себя пожить…

– Вы с Асмик – два дурака пара. Смысла жизни не знаете. Вон Макаранц Олинка. Десять детей, двадцать два внука. А теперь еще правнука дождалась. А я кто?