станки для завода они сами делают, но «на сторону» их не продают потому что «самим не хватает». Ну не хватает, так не хватает, не очень-то и хотелось. В смысле, не очень-то и хотелось покупать станки на казенном заводе за деньги. Поэтому я обстоятельно побеседовал с мастером цеха, в котором эти станки ваялись…

Обстоятельно беседовать с ним сразу не получилось, но мужик принял уже мое приглашение «посмотреть современные станки». И вот когда он увидел мой практически токарный станок, разговорчик-то и состоялся. Да, станок у меня был… он даже рядом не стоял с теми, которые мастер Дьяков для тульского завода строил. Но Никанору Васильевичу хватило взгляда на обычный трехкулачковый патрон, который я сделать сумел. Так что разговаривали мы с ним весь день, а уже на следующий день я поимел еще один — и еще более обстоятельный — разговор с руководством ТОЗа.

Все хорошо, что хорошо кончается: мы все же в процессе разговора морды друг другу не разбили. И вообще, ТОЗ мне даже продал шесть станков — те, на которых они себе станки раньше делали. А вместе со станками они не то чтобы продали, а так, «в аренду передали» все население станкостроительного цеха. Все же ТОЗ — это предприятие если не градообразующее, то наиважнейшее, и городские власти не бегом, однако распоряжения директора исполняют. Совсем не бегом, а прям-таки вприпрыжку исполняют — и довольно близко к ТОЗу мне продали (по «застроечной» цене, то есть практически бесплатно) участок в пару десятин. На котором мои мужики немедленно начали строить всякое. То есть главным образом цеха нового станкостроительного завода, а на еще одном участке, уже десятин в шесть — разнообразные жилые дома и учреждения социальной сферы. За все это пришлось пообещать изготовить для ТОЗа за следующие пару лет шесть станков бесплатно, а потом еще три года их заказы исполнять в приоритетном порядке — но два десятка квалифицированных станкостроителей того стоили. И хотя Тульский станкостроительный заработать мог где-то через год, меня такое (получившееся весьма недешевым) приобретения радовало. Впрочем, этот завод сейчас был где-то на самом краю кома навалившихся проблем.

Говорят, что женщине — чтобы сделаться неузнаваемой — достаточно умыться. Может быть, я не проверял. Но вот мужчине, чтобы коренным образом изменить внешность, достаточно две недели не бриться — и в этом я смог убедиться лично. Меня даже Петр Петрович не узнал, когда я к нему в очередной раз заехал пообсуждать Липецкие перспективы.

Правда жена была сильно против бороды и усов… ах да, я тут еще и женой обзавелся. Просто когда в Питере я свои дела сделал и напряжение меня отпустило, оно и Алёну отпустило (знала она, что сэру в рюмку подливала) — ну мы слегка так и расслабились. А потом, когда срок положенного траура по Александру Григорьевичу истек, мы с Алёной быстренько посетили церковь в Одоеве.

Благодаря свежеобретённой супруге я узнал много нового о жизни современных крестьян. Просто венчание произошло как-то буднично, я скатался в Тулу и купил там готовые кольца, а вот какого-то особого подарка Алёне — не сообразил (вероятно, от волнения). И когда — уже после свадьбы — я спросил жену, какой она хотела бы получить подарок, она меня ну очень удивила, сказав, что хочет получить от меня хорошую скрипку.

— Скрипку? А зачем?

— Я на ней играть буду.

— Но, насколько я знаю, это очень непросто. Надо учителя найти, а где здесь учителя такие водятся?

— А я умею. Не очень хорошо, конечно, но вот у Ямонтовой четыре скрипача хороших играют, да и сама Ирина Васильевна, думаю, не откажет мне в дополнительных уроках.

— А она умеет и на скрипке играть? — эта старушка, насколько я знал, очень неплохо «бацала на фортепьяно», но все же больше занималась разведением разных экзотических культур вроде сахарной свеклы и неплохо преуспела в деле выведения наиболее «сахарных» сортов.

— Она изумительно играет! Да и всех своих скрипачей она же учила, поэтому ее квартет считается лучшим в губернии. А в остальных — мужики больше самоучки, играть научились, а вот нот читать не умеют.

— Мужики на скрипке? А кто же мужикам скрипки-то покупает?

— Да сами они. Есть и вовсе дешевые скрипки, они совсем чуточку домры дороже. Но раз уж ты мне сам предложил выбрать, то я хочу скрипку хорошую. Не Батова, конечно — его скрипки тысячи стоят, но…

— Два вопроса: кто такой Батов и где скрипку хорошую купить можно ты знаешь?

— Батов скрипки делает, говорили, что в Петербурге живет. Но купить можно и в Туле, есть там мастер, Митрофан Порфирьевич. А ты в самом деле мне скрипку купишь?

— Конечно. Только вот в чем проблема: я не различу, какая скрипка хорошая а какая плохая. Ты знаешь, кто мне в этом деле помочь может? Если я Ирину Васильевну попрошу…

— Я и сама выберу, если ты, конечно, не против.

В Туле я уже выстроил себе дом. Не чтобы жить, а чтобы было где остановиться, если туда по делам приеду. За домом следила семья стариков из Свиньино (то есть мужик лет так тридцати пяти с женой на год его моложе), там они со всеми детьми малыми жили и в доме всегда всё было готово к моему приезду. Или к нашему, так что на следующее утро мы с Алёной отправились «в губернию». А на следующее утро после приезда (до Тулы мы все же ехали почти шесть часов и изрядно устали) отправились в небольшой магазинчик, где нас встретил угрюмый и какой-то всклоченный мужик, явно мне кого-то знакомого напоминавший:

— Что господа желают? — и, не дождавшись от на ответа (Алёна мне инициативу передала, а я просто дико озирался в этом полутемном магазинчике), уточнил: — Или просто погреться зашли? За три копейки предложу вам чаю с сахаром, китайского, а ежели пряников пожелаете, то могу послать в лавку за ними…

— Вы скрипки продаете? — наконец разродился я идиотским вопросом. Идиотским потому, что вдоль стены было развешено с десяток скрипок (точнее, инструментов, скрипку напоминавших) и очень много других, ни на что мне знакомое, не похожих. Деревянных, из которых я опознал лишь домру — да и то, потому лишь что видел ее в оркестре, выступавшем у кого-то из помещиков.

— Пожалте, — мужичонка кивнул на развешенные инструменты. — Любой гудок за рубль, а саксонского виду или итальянского рубля за три, — и, увидев на моем лице явно читающееся сомнение, поспешил уточнить: — на ассигнации.

Сомнение