не был стопроцентным средством от взлома для профессионалов, но для малолетних хулиганов, желавших ради развлечения прокатиться на чужом автомобиле, мог стать серьезным препятствием. Фред всегда устанавливал его на ночь. Ему хотелось верить, что он сделал все возможное, чтобы не облегчать жизнь потенциальному преступнику. Он еще проверил, закрыта ли дверца со стороны пассажира изнутри, как вдруг перед глазами возникла картинка из туалета берлинского поезда: задушенный, посиневший железнодорожник и кровь, залившая весь пол.

Ну кто так убивает? – спросил он себя. Достаточно ударить железнодорожника ножом, результат будет тот же… Но тогда не было бы такого представления, ответил он сам себе. Человек, зарезавший железнодорожника, кому-то хотел этим что-то сказать. Да, анализировал майор, удушение и отрезанная рука – это какое-то послание, которое должно дойти до конкретного адресата. Вот только, что оно может означать?

Он вынул из кармана сигарету и закурил. Дым быстро заполнил салон, поэтому он схватился за ручку и опустил стекло.

Эти русские, о которых рассказывал Олькевич, во время войны в двадцатом году могли ведь просто расстрелять или повесить наших солдат. Но сделали по-другому. Они отрезали им руки. Хотели таким образом показать полякам, что они сражаются с белыми панами, носившими, по их мнению, белые перчатки, поэтому они сняли с них эти перчатки. Это было четкое послание для остальных наших солдат. Они этим говорили: с вами будет так же, бойтесь, польские паны.

Он представил себе расплывчатую фигуру в российской военной шинели, наклонившуюся над железнодорожником в грязном, залитом кровью туалете.

Ты тоже хотел кому-то сказать: «Берегись!» – но чего и почему? Это убийство, однозначно, было предостережением, которое должно привести к каким-то действиям. Каким?

– Нужно это узнать, – сказал он вслух и выбросил недокуренную сигарету в окно. Он не тушил окурки в пепельнице в машине, чтобы в салоне не было запаха.

Он опять почувствовал, что ему трудно дышать. На этот раз он не мешкал, быстро открыл дверцу и вышел из машины. Он оперся о крышу «Полонеза» и сделал глубокий вдох. Отпустило. И тогда он вспомнил, что раньше уже испытывал нечто подобное. Ему было лет десять. Он был с родителями на каникулах где-то на Валецких озерах. Он еще не очень хорошо плавал, когда прыгал с деревянного настила в воду. Он выбрал место, где легко доставал ногами до дна. В какой-то момент он прыгнул и, как обычно, хотел оттолкнуться от песка, который должен был быть под ногами. Под водой он с ужасом заметил, что дна нет, а он падает вниз. Он начал отчаянно бить руками по воде, но это не помогло, он хотел крикнуть, позвать на помощь, и в этот момент почувствовал, что задыхается. Вдруг стало совсем темно… И тогда его схватила чья-то рука и сильно дернула вверх. Когда он очнулся, он лежал на досках настила. Отец наклонился над ним и что-то сказал. Он увидел маму, стоявшую рядом на коленях и плакавшую. Он вдруг почувствовал, что снова может дышать полной грудью.

Боль прошла. Но в памяти всплыл поезд, залитый кровью пол и посиневшее лицо железнодорожника, отчаянно пытавшегося сделать вдох перед тем, как его поглотила темнота, а над ним наклонившийся убийца.

– Я поймаю тебя, больной ублюдок, – тихо сказал майор Мартинковский, после чего пошел к подъезду своего дома, не проверив, все ли дверцы «Полонеза» закрыты. Раньше он никогда об этом не забывал.

Глава 4

Воскресенье, 9:15

Яркий солнечный луч пробился сквозь щель между шторами и упал на лицо спящего на диване мужчины. Он протер заспанные глаза и придвинулся ближе к стене, где солнце светило не так ярко. Он почесал рыжую шевелюру и осторожно приподнялся на локте. То, что он увидел вокруг себя, не очень ему понравилось – он понятия не имел, где он. Это не была комната в его квартире. И не в квартире его девушки, которая уже неделю как не была его девушкой. Это была совершенно незнакомая комната, где стоял чужой диван, чужой шкаф и совсем чужой цветок на небольшом столике у стены. Все элементы интерьера говорили о том, что он где-то, где никогда раньше не был. Он начал судорожно вспоминать, как он здесь оказался. Ему захотелось проверить время. Он посмотрел на запястье левой руки. Японские электронные часы с семью мелодиями и металлическим браслетом были на месте, так что его точно не ограбили. Если бы кто-то хотел это сделать, первыми исчезли бы часы. Они показывали 9:15. За окном было светло, значит, уже наступило утро. Должно быть воскресенье, поэтому не было причин для беспокойства, он не опоздал на работу. На всякий случай он нажал на кнопку, и на экране появилась дата – 9 марта.

Я узнал дату и время, нужно подумать, что было вчера, и где я, подумал старший лейтенант Бродяк. Он помнил, что после работы хотел купить цветы и пойти к Мажене, своей девушке, с которой поссорился. Он тогда почти ничего не говорил, это она орала. Что ей надоела его пьяная рожа, что он должен исчезнуть из ее квартиры. А потом она выставила его за дверь и закрыла ее на ключ. Зря она это сделала, потому что у него есть гордость, и если кто-то говорит ему идти куда подальше, он уходит и уже не возвращается. Правда, он не знал, за что она так на него взъелась. В конце концов, в этот день он выпил не больше обычного. Но в нее словно бес вселился, когда она увидела его в таком состоянии. Он позволил вывести себя в прихожую, а спустя минуту вслед полетела новая немецкая сумка из искусственной кожи, в которой лежали его вещи. Он гордо ушел из дома на Еврейской. Прошел метров триста и остановился на Старом Рынке. Он не представлял, что ему делать, проще всего пойти в какой-нибудь кабак, чтобы хорошенько обо всем подумать. Он пошел в пивную на Вроцлавской, потому что это было рядом. После третьей кружки пива он окончательно решил, что ноги его больше не будет в квартире Мажены.

8 марта злость прошла, и он решил, что пойдет к своей девушке с цветами. Но на работе они немного выпили с женщинами из отдела кадров, потом раздавили пузырь с Олькевичем, когда Фред Мартинковский поехал домой, а позже он заглянул в ресторан «Под дубинкой» на Лампе, чтобы еще раз все обдумать. И там он пришел к выводу, что если он снова появится у Мажены пьяным,