После чего капитан завернулся в шерстяной плащ и завалился под камень. И сделал вид, что немедленно заснул. Никогда "перед делом" ему это не удавалось, но он считал, что командир обязан демонстрировать отсутствие нервов.

— Спать! — Повторил команду унтер-офицер, сунул за пояс два пистолета, обошел костер, выбирая место для дозорного пункта, и уселся подле растущей на пригорке березки.

Твердило уже сочно похрапывал. Пессимистам хорошо, они всегда уверены в завтрашнем дне. Плахов укрылся полой шинели, но явно не спал, работа возбужденного воображения сотрясала его крупное тело. Колокольников был тих, он лежал так, чтобы можно было наблюдать расположение полевой кухни слева от штабной избы.

Фурцев и любил эти часы тайного одиночества и боялся их. Каждый раз происходило одно и то же, всякий раз он входил в одну и ту же реку. Пытался представить, что происходит ТАМ, там, откуда его изъяли. Мама, отец, сестренка, ребята, работа… Но мысль уклонялась от этой работы, виляла, подползая к омутам наполненным готовым, стоячим ужасом в смеси с жидкой тоской, и оказывалось, что единственный способ не пытать себя изнутри, это размышлять о деле. Конкретно — о предстоящем разведвыходе. И он начинал перебирать детали маршрута по которому они двинутся сегодня ночью. Поле боя он успел изучить за последние сутки очень хорошо, многие валуны и деревья знал в лицо, и теперь мысленно перебегал от одного знакомого предмета к другому.

Фурцев почувствовал, что его тронули за плечо. Голос Мышкина прошептал "пора". Это означало, что до двенадцати осталось совсем немного.

— Буди остальных.

Остальных, в данном случае означало Александра Васильевича. Все прочие, так и не сомкнули глаз. Географ спал на спине, широко раскинув руки, как будто ему снились очертания Евразии.

Построив команду, капитан произвел смотр. Экипировку своим бойцам он сочинял сам. Парики с косицами, гренадерки, кивера и прочее в том же роде, было свалено за камнями в бесполезную кучу. Для разведпохода годилась исключительно егерская мягкая и легкая амуниция. Главное в ней — короткие яловые сапожки. Без правильной обувки в разведчицком деле — гибель.

Ружья собрали все вместе, завернули в два плаща и положили подле валуна в углубление, забросав предварительно мхом. Идти в разведку с этими штыковыми чудами, все равно, что со знаменами, так же заметно. С собою каждый взял по два пистолета, нож, тесак, кресало и запас тонко нарезанного сала. Наилучшая в дозоре еда. Положил на язык и соси, и руки свободны и глаза.

Фурцев еще раз проверил новичков на предмет обращения с оружием. И Плахов и Колокольников показали достаточное владение маленьким шомполом, и пулю с пыжом не перепутали.

— Ну, — сказал тихо капитан, — с Богом!

В тот же момент раздался истошный крик у него за спиной в ночи. В той стороне, где находился штаб. В захлебывающемся потоке слов можно было разобрать только одно: "Убили! убили! убили!"

Кричал поварюга Ражин. Неожиданно бабьим, визгливым голосом. Кричал, выскочив на крыльцо. Рядом появился кто-то с горящей головешкой и стала заметна смутная суета у штабной избы.

— Убили, Господи, убили!

— За мной. — Скомандовал тихо Фурцев.

Когда начальник разведки взбежал на крыльцо, Ражин раз за разом объяснял собравшимся, что всего "пять минуточек тому" понес господам полковникам чай, да и выяснил, что "сахарница у них пустая". Завернул в кладовку, пока половинил сахарную голову, пока на удобные куски ее крошил, "им горлы то и поперерезали".

— Стоять здесь! — Велел Фурцев своим, и быстро вошел внутрь. Две оплывших свечи, как бы через силу освещали картину резни. Грузинов и Омутков лежали на полу у окна проткнув друг-друга шпагами. Оба удивительным образом попали сопернику прямо в сердце. Затыльнюк криво сидел у противоположной стены, его словно бы оттолкнули туда сражавшиеся, которых он, кажется, пытался помирить. Но он слишком неудачно ударился виском об угол стола, удар этот оказался смертельным. Вся карта была забрызгана тяжелыми, черными каплями крови.

Гренадеры Ляпуновы хмуро жевали усами и выставляли перед собой не могущие никого защитить штыки.

— Ни хрена себе! — Присвистнул ротмистр Родионов, влетев в помещение. В ответ на угрюмый ропот солдат о "нечистой", он, сохраняя, видимо, полное присутствие духа, вытащил зажигалку и начал осмотр помещения, чмокая каблуками по липкому полу.

— Да, не скажешь, блин, что тут очень чисто.

Интересно, что в первый момент Фурцева больше удивил как раз вид зажигалки, а не трупов. Оказывается, и при здешних строгостях возможно обзавестись вещицами!

Завершив обход помещения, Родионов сильно хлопнул одного из Ляпуновых по плечу, и велел.

— Иди, встань там при двери. Никого сюда.

Потом достал из-за отворота на рукаве бычок и закурил.

— Не заметят? — Спросил Фурцев, указывая на зажигалку.

— После вот этого, — Родионов сделал жест в сторону окровавленного стола, — не посмеют. Это не массовое или коллективное самоубийство, как ты, может быть, подумал. Тут кто-то побывал и навел хорошего шороху.

Почему ротмистр пришел к такому выводу начальнику разведки было непонятно, но он также не видел, почему бы это мнение нужно было оспаривать.

— Но двенадцать-то уже пробило.

Фурцев имел в виду, что формально военные действия были уже открыты.

На это замечание капитана Родионов ничего не ответил, только сплюнул мрачно в угол. Потом расстегнул гульфик и куда-то там сховал контрабандную зажигалку. И бодро пояснил.

— Все ценное ношу под мошонкой, пока этот тайничок меня не подводил.

— Так что тут произошло?

— Что, что, — Родионов снова сплюнул, — залез кто-то через слуховое окошко на чердак, а потом сюда, в горницу, через ту дыру, вон видишь, слева от дымохода.

— Так ведь это и для кота, и то узко.

— Узковато, правильно разведка замечаешь, только другие щелки еще уже.

— И что же, никто ничего не услышал?

Ротмистр выпятил губу.

— А ты у них спроси, у господ полковников.

— Что же это получается…

— А то получается, что у наших сегодняшних партнеров, есть специалисты особого рода. Почему-то мне кажется, что их было больше одного. Пробрались заранее на чердак, дождались условленного часа и нырк внутрь. Что они тут делали, я сказать не могу, одно ясно — наши енералы за шпаги схватились, ну и перерезались. А гости эти непонятные испарились через ту же дырку, через которую влетели.

— Бред какой-то. — Сказал Фурцев.

— Да, понятного тут мало. К тому же, становится интересно, с кем это свела нас, на этот раз, судьбинушка. Признаться, воодушевления я никакого не испытываю.

Фурцев тоже не испытывал воодушевления.