– А диапазон какой?

Смущенно улыбаясь, парень признающе-виновато развел руками.

– Полицейский. Другой здешние базовые станции не поддерживают.

– Так менты же переговоры слушать смогут.

Подобравшись, разом посерьезнев, парень торопливо помотал головой.

– Не смогут. Это наша разработка.

– В смысле – стандарт-то полицейский?

Парень убежденно кивнул.

– С полицейской сетью совместимо. Модуляционная схема и сигнально-кодовые конструкции те же, а вокодеры и шифраторы наши, нами разработанные. Их сеть наши переговоры передает, а слушать не может.

– А если канал уже полицейскими занят?

Парень развел руками.

– Тогда подождать придется. Там датчик сети интегрированный – как только канал освободится, сигнал подает. Но они радио мало используют.

Вадим присмотрелся к корпусу.

– На штамповку не похоже. Это что, фрезерованный?

– Выращенный. 3D-принтер купили, профессиональный, дорогой.

– А печатные платы?

– Заказываем, в Железногорск-Илимске. Трассировки, схемотехника – все наше. Ну и ПО тоже.

– Сколько вас?

– Четверо. Два схемотехника, трассировщик и программист. Но трассировщик, он же конструктор, корпуса разрабатывает.

Парень вздохнул.

– Жалко, конечно, емкость сети ограничена, больше двух-трех тысяч абонентов не потянет. Вот думаем свою базовую станцию разработать.

Вадим улыбнулся.

– Ну, это вам вряд ли потянуть.

Словно готовый к отпору, парень встрепенулся.

– А что такое базовая станция? Тот же компьютер. Ну, радиочасть, конечно – комбайнер, дуплексер – и все. У нас уже и наработки есть. Если навалиться – года за полтора можно сделать. Надо же людей связью обеспечивать.

Кивнув, тихо отойдя от прилавка, Вадим пошел дальше. Замедляясь, останавливаясь, всматриваясь в разложенные товары, он шел мимо шатких столиков. Вышитые с огромной любовью и тщательностью, со множеством мелких и мельчайших деталей костюмчики и платьица для куклы Барби – одетая в потертые рабочие брюки и стройотрядовскую ветровку, белобрысая Барби имела абсолютно русский, какой-то подмосковный вид, набор игрушечной мебели какого-то конструктивистского и одновременно удивительно теплого, домашнего дизайна – присмотревшись, Вадим вдруг понял, что все предметы были сделаны из жестяных банок от колы, самодельный музыкальный синтезатор, затейливые устройства для печения кексов, женские сапожки со светодиодами…

Желтые мутные фонари освещали рынок.

– Простите, пожалуйста…

Светлоглазый растрепанный человек с прижатой к груди картонной папкой, почти натолкнувшись на Вадима, серьезно смотрел ему в глаза.

– Купите стихи.

Он торопливо раскрыл папку, показав стопку перехваченных зажимом бумаг.

– Думаете, это чужие? Это я сам написал.

Не зная, что делать, с неловкостью отводя глаза, Вадим покачал головой.

– Спасибо. Я не люблю поэзии.

Сникнув, человек как-то понимающе кивнул. Вздрогнув, уронив папку и быстро, неловко подобрав ее, он побрел дальше. Машинально взглянув вслед ему, Вадим увидел косо переломленный у ножки столика белый квадратик – из папки выпала страница. Подойдя и подняв его, он развернул сложенный вдвое листок.

Отпечатанные на принтере с отработанным картриджем, буквы почти сливались со страницей. Мгновенье постояв, подняв глаза в поисках ушедшего человека, не увидев его, Вадим пошел между рядами; через несколько метров ускорив шаг, почти перейдя на бег, он вытолкнулся на перекресток, озираясь в поисках человека, пытаясь разглядеть его в толпе, – человека не было. Наугад двинувшись в одну сторону, в другую, оглядываясь, он прошел несколько рядов; поняв, что потерял его, он остановился на перекрестке, мгновенье он стоял под тусклым фонарем, с листком в руках. Машинально он перевернул его. На обратной стороне четким, неожиданно твердым почерком была надпись от руки:

Секунду помедлив, аккуратно сложив листок и сунув его в карман, Вадим медленно пошел между рядами. Выйдя с рынка, выбравшись на улицу, он поймал машину; несясь сквозь ночь, чувствуя, как разрозненное в его голове соединяется, а душевные движения сменяются равнодушием решимости, он смотрел в электрическую черноту улиц. Доехав до длинного дома-корабля, выйдя у мертвого дерева, он зашел в подъезд и поднялся на третий этаж, в комнате Али было пусто; увидев на столе подсоединенный к интернету раскрытый ноутбук, он присел около него, в деталях додумывая то, что завтра должен был сделать. Поняв, что дал себе ответы на все вопросы, на которые в принципе можно было ответить сегодня, он вошел в электронную почту, напечатал сообщение и послал его на адрес [email protected].

Письмо было адресовано в Москву, Ратмиру. Фраза «декабрь твоих поступков» означала у них высшую степень важности и срочности и имела свою историю, как, впрочем, и подпись от имени дяди – все это было небезынтересно, но и о том, и о другом вряд ли можно было рассказать коротко. Выйдя из почты и закрыв ноутбук, Вадим, постояв у окна и походив по комнате, в задумчивости присел на кровать.

Ратмир Извеков, один из наиболее продвинутых в России компьютерных хакеров, никогда не занимался взломом банковских или каких-либо иных компьютерных систем, хотя при желании, вероятно, мог бы сделать это легко. Но у него не было такого желания, да и трудно, скорее всего, невозможно было сказать, какие у него были желания, да и были ли они вообще. Вадим помнил его таким, каким увидел впервые – пятнадцать лет назад, когда человек, чьим рекомендациям он полностью доверял, посоветовал ему обратиться к Ратмиру, как к непревзойденному компьютерному гению, и дал адрес его электронной почты. Ратмир жил тогда в Петербурге. Они списались, и Вадим встретил его на вокзале – ни тогда, ни сейчас мобильного, как, впрочем, и какого-либо другого телефона, у Ратмира не было. Вадим застрял в пробке и опоздал на пятнадцать минут, накрапывал дождь; подбегая к условленному вагону, на уже пустой платформе, он еще издали увидел неподвижно стоявшего человека в ветровке с поднятым воротником, в кедах и с ноутбуком, завернутым в драный кусок пластика, прижатым к груди – не обращая внимания на дождь, не глядя по сторонам, тот стоял, не шелохнувшись, глядя в одну точку, и, вероятно, простоял бы так еще несколько часов, если бы Вадим не пришел. Вадим подошел к нему, тот не повернулся. Поняв, что надо попасть в поле его зрения, Вадим встал перед ним и назвал себя; Ратмир молча пошел за ним. Они приехали в лабораторию, Вадим отвел его в закуток, где было приготовлено рабочее место; не говоря ни слова, Ратмир включил компьютер, проверил, что тот видит подсоединенные к нему устройства и запустил программу. Суть задачи ему была известна из переписки, на стенде перед ним стоял новейший криптомаршрутизатор одной из наиболее продвинутых скандинавских компаний, разработка аналогичного устройства была поручена Вадиму. Три недели по шестнадцать часов, молча, не реагируя ни на что извне, Ратмир сидел перед компьютером, ровно в двенадцать ночи вставая и уходя куда-то, и возвращаясь каждое утро к восьми. Все в той же ветровке с поднятым воротником, точно такой же, каким Вадим встретил его на вокзале, он сидел неподвижно, уставясь в экран, с пальцами на клавишах, не поворачивая головы, раз в день, ровно в два часа он доставал из кармана ветровки коробку с лапшой Доширак и заливал ее кипятком из чайника. На двадцать второй день он подошел к Вадиму и передал ему флэшку, на которой были полностью дисассемблированные исходные коды работы устройства, структуры протоколов сигнального обмена и описания прикладных программных интерфейсов – скандинавское изделие было полностью вскрыто и вывернуто наизнанку. Это и было специализацией Ратмира – комплекс работ, подпадавших под общее название reverse engineering, то есть обратной разработки, когда бралось готовое изделие сторонней фирмы, и на основе анализа обмена данными между его блоками восстанавливались его протоколы, а на основе считанных бинарников, с учетом архитектуры и системы команд базовых процессоров, восстанавливались исходники его программного обеспечения.