тогда я понял, что судьба раздала Моррису Инсиму флеш-рояль. Это был мой шанс сыграть Давида для этого мародерствующего Голиафа, показать себя героем в глазах Риты и, надеюсь, избавиться от неудач в вопросе романтических отношений с ней. Теперь годы занятий кунг-фу принесут свои щедрые плоды. Гибкий, как ягуар, я прыгнул в классическую боевую позу, угрожающе присел, руки подняты, они – смертельное оружие, готовое безжалостно разрубить любого, кто осмелится противостоять мне.

Я издал леденящий кровь японский боевой клич, и последним, что я помню, был предмет, похожий на сковороду, описывающий огромную дугу и опускающийся на мою макушку, будто вбивая золотой гвоздь в трансконтинентальную железную дорогу. После короткого сна, во время которого мне приснилось, что я пою песню Soliloquy из мюзикла «Карусель» перед аудиторией белых мышей, я очнулся на диване Риты, преступник сбежал, и, если не считать шишки на моей голове размером с киви, я был цел.

– Бедный мальчик, – утешала Рита, прижимая пакет со льдом к моему лбу. – Когда он надел на тебя эту сковороду, должна признаться, мне пришлось постараться, чтобы подавить смех. Я имею в виду, классический фарс. Ты упал, как мешок с мукой. Хорошо, что я ношу с собой перцовый баллончик, иначе этот болван все еще воровал бы мои столовые приборы. Кстати, на твоем месте я бы узнала, могу ли я получить обратно деньги за уроки дзюдо.

– Я в порядке, – сказал я, пропуская мимо ее игривый сарказм. – К счастью, у меня довольно крепкая черепушка. Кстати, знала ли ты, что 12 ноября 422 года до нашей эры, во вторник, Сократ ел баранину и жареный картофель на обед в Афинах?

– Что? – спросила она.

– А в тот же день в 1856 году Достоевский обедал цыпленком по-киевски, борщом и гарниром в виде моркови в масле.

– О чем ты говоришь? – спросила она.

– Назови мне любую историческую фигуру и любую дату, – с нетерпением сказал я.

– Что? Зачем?

– Просто сделай это, – сказал я.

– Фра Анджелико[111], 5 марта 1446 года, – выпалила она в ответ.

– На ужин был запеченный морской окунь, паста с брокколи, на десерт тирамису, и, кажется, он выпил двойной эспрессо. – Теперь Рита просто уставилась на меня. – Или возьмем Фому Аквинского в среду 7 апреля 1255 года. Он заказал глазунью из двух яиц, которую отправил обратно, потому что он специально уточнил, что хочет, чтобы копченого лосося положили на тарелку, а не добавляли в яичницу.

– Боже мой, Моррис, ты просто какой-то савант! – сказала она.

– 5 августа 1685 года, воскресенье. Лейбниц хочет пирог с курицей, но старается следить за своим весом. Он заставляет себя заказать овощной салат, но портит его, заказывая домашний соус Рокфор. – Меня было уже не остановить. – 6 января, пятница 1591 года. Кристофер Марлоу[112], ужин с друзьями. Гусь с яблочным пюре и нашинкованной капустой. Он ел в немецком ресторане. Вынужден был заплатить по счету, хотя сэр Уолтер Рэли[113] заказывал столик. – Рита вскочила на ноги, в ее глазах стояли слезы. На ее лице было заметно изумление и восхищение. – О, Моррис, я никогда не испытывала ничего подобного! Какой дар. Какой неординарный ум.

– Понедельник, 6 июля 1604 года. Эль Греко заказывает суп с яйцом, но просит не добавлять глутамат натрия.

Гибкий, как ягуар, я прыгнул в классическую боевую позу, угрожающе присел, руки подняты, они – смертельное оружие.

После этого впечатляющего откровения потом был лишь прямой путь к ее кровати с балдахином и шести месяцам рая, который закончился только тогда, когда на стадионе «Ши» бейсбольный мяч срикошетил от моего левого полушария, вернув меня в ряды простых смертных и отправив Риту собирать вещи.

Я все еще делаю напитки на Восемьдесят шестой улице, но держу пари, что я единственный человек на своей работе, который до сих пор помнит, что в этот самый вторник в 1756 году, когда Вольфганг Амадей Моцарт написал «Юпитер»[114], он опрокинул пина коладу и слопал два хот-дога с горчицей.

Взрослея на Манхэттене

Сакс женился слишком рано, в спешке и по неправильной причине. Может быть, в некоторых случаях мозги в двадцать лет и работают, но если ваша голова витает в облаках, реальность становится слишком жестокой. Невесте было всего семнадцать, но была уже более зрелой, чем он. Глэдис – миловидная рыжеволосая девушка, умная, серьезная, вся в нетерпении начать жить свою жизнь. Кто знает, почему она так спешила, но тут появляется Сакс со своими артистическими амбициями и сумкой, полной несбыточных мечтаний, и внезапно возникает искра. Или они воображают, что она есть. Итак, через две недели после получения диплома об окончании старшей школы Глэдис Сильверглайд меняет свое глупо звучащее имя на Глэдис Сакс. Ее новый муж Джерри обнял своих родителей на прощание и умчался из их квартиры в брак, который прекрасно проработал около недели, а затем «Титаник» начал набирать воду и медленно крениться.

Сакс вырос во Флэтбуше, в нескольких тусклых прямоугольниках на первом этаже десятиэтажного многоквартирного дома из красного кирпича, названного в честь патриота Итана Аллена. Он думал, что лучшим названием для этого места, учитывая его чумазый внешний вид, унылый вестибюль и пьяного управляющего, было бы «Бенедикт Арнольд»[115]. Его родители были евреями, избирательно соблюдающими правила. Его отец Моррис ел свинину и бекон за стенами дома, но строго учил своего маленького сына, что Бог сотворил мир за шесть дней. Сакс шутил, что если бы он потратил на это немного больше времени, то сделал бы все без ошибок. Его родителями чувство юмора их сына рассматривалось как врожденный дефект. Мать Рут была гневливой женщиной, которая возвела ворчание в ранг искусства. В семье все ругались громко и без устали, настолько ожесточенно и грязно, что Сакс в шутку говорил своим друзьям, что их ссоры вдохновили Пикассо на написание «Герники». Он не мог дождаться момента, когда сможет вырваться оттуда, проехать по мосту через Ист-Ривер и начать жизнь на острове Манхэттен. Он влюбился в это место с тех пор, как был маленьким мальчиком и видел в фильмах, как живут обитатели Нью-Йорка. Подобно семидесяти миллионам других американцев, выросших в 1930-х – начале 1940-х годов и бежавших от своих страданий в чертоги кинематографа, Сакс получил свое образование в пластмассовых сказках Голливуда. В результате Манхэттен, о котором он мечтал, был не настоящим Манхэттеном, а