– Зачем мне в бункер, если Ванька погиб? И что значит «не искоренили»? – вопрошала Лали, когда ее в сопровождении взвода охраны эвакуировали с крыши. – Ванька жив? Он жив?! Покажите мне его тело!

Не показали, вопросы остались без ответа.

И вот она в лимузине. Со всех сторон панцеры, в воздухе эскадрилья беспилотников. И воют сирены, трещат рации, вибрируют одновременно сотни коммуникаторов. Вооруженные милиционеры – точно клоны, одинаковые – бегают с автоматами в руках.

Лали утонула в мягком кресле, обтянутом натуральной кожей. Прижимая к пышной груди наполовину пустую бутылку «Абрау-Дюрсо», напротив похрапывала мама – шампанским она вполне заменила снотворное, отобранное отцом ввиду ЧП и всеобщей боевой готовности.

Дверца распахнулась, в салон ворвался отец. Лимузин покатил в сопровождении авиации, бронетехники и рысящих по оба борта милиционеров.

– Папа, что с Ванькой? Почему мне не показали его тело?!

Избегая смотреть ей в глаза, он вытащил из цепких маминых пальцев бутылку и жадно припал к горлышку, затем, вытерев губы рукавом пижамы, заявил, что Ивана Жукова изуродовало до неузнаваемости, она сама должна понимать – при падении с такой высоты мало что осталось, в брызги, в фарш…

Лали всхлипнула, представив, как это должно выглядеть.

Отец осекся, уронил пустую бутылку на пол, достал из бара новую – холодную, влажно поблескивающую. Пальцы его дрожали, он никак не мог справиться с проволочной закруткой.

– Дай мне. – Лали отобрала у него емкость, пробка с хлопком вырвалась на волю. – И все-таки ты не ответил.

Приняв бутылку обратно, отец начал оправдываться. С каждой последующей репликой и глотком игристого вина речь его становилась невнятнее. Он вновь и вновь называл дочь «свет моих очей», и это единственное, что можно было разобрать.

Продолжать расспросы дальше не имело смысла.

Прокручивая перед глазами сцену на крыше, Лали все больше убеждалась, что именно она виновата в гибели любимого. Да, она была без ума от Ваньки! Да, он ее любимый!

Трусиха! Надо было броситься за ним, прикрыть собой, пусть бы все пули достались ей, одной лишь ей.

А теперь его нет. Отец запретил показывать труп – она даже попрощаться с Ванькой не может!..

Не заметила, как приехали. Не помнила, как попала в бункер. Реальность точно выключили. Лали осталась там, на крыше, иной жизни больше не существовало. Главное – Ванька, сильный, добрый, с ней рядом. И ничего до того и после.

Голос отца вместе с болью в плече – впились сильные пальцы – прорвался сквозь блокаду ее уютного личного мирка, возникшего на крыше родного небоскреба:

– Свет моих очей, что с тобой?! Почему молчишь?!

– А где Ванька?.. – шевельнулись губы.

Отец испуганно отпрянул, ловя воздух ртом. Позади него то и дело нервно поправлял челку начальник охраны. Встать бы с дивана, на который усадили, подойти к этому мерзкому типу, вытащить из кобуры у него под мышкой автомат и разрядить ему в лоб весь магазин, а лучше – два, чтобы дурацкой челке больше не было на что падать.

Говорят, мысли материальны.

– Мизер без прикупа, да?! – Отец обезоружил начальника охраны. – На меня покушение, на мою дочь, а ты, все вы – в картишки?!

Ствол миниатюрного автомата ткнулся в зубы, ворвался в рот.

«Не так, в лоб надо», – чуть было не сказала Лали.

Челка опала на испуганно выпученные глаза. Разговаривать с оружием во рту не очень-то удобно, но Лали все же разобрала мольбу секьюрити отправить его в трудовой лагерь в качестве молодого специалиста и, пожалуйста, пожизненно.

Но у Гургена Бадоева были иные планы на его счет.

Палец вдавил спуск автомата. Начальник охраны – голову ему практически снесло – рухнул, заливая алым ковер.

Лали вскрикнула. Она ведь только подумала, а отец…

Это из-за нее?!

Он швырнул автомат на диван, тыльной стороной ладони вытер лицо, сплошь забрызганное мельчайшими капельками крови.

– Свет моих очей, с этого момента от меня ни на шаг. Куда я, туда и ты. Хоть в задницу к дьяволу – ты будешь рядом.

* * *

От парящейся чашки – белой с золотой каемкой – вкусно пахло настоящим кофе. Такой кофе не украсть в супермаркете для персов. Да и союзникам продают лишь сублимат. А это импорт для элиты. Хорошо быть хозяином страны. Прекрасно обирать свой народ, гноить его, уничтожать, попивая кофеек и ласково жмурясь в лучах солнца, потому как погодные установки с утра и до утра отгоняют от Москвы тучи радиоактивного пепла, производят чистый кислород, а грязный воздух фильтруют и воду очищают…

А вот за МКАДом жизни нет.

То, что есть, жизнью назвать нельзя. Выживанием – можно, но и только.

Причмокнув от удовольствия, Тарсус отхлебнул горячей коричневой жидкости и уставился на коммуникатор – уж очень занимало его реалити-шоу «Расчлененка». Он презирал себя за это, но… Отставив чашку с кофе, выпил пакет сока.

На экране разыгрывалось сердце мужчины, приговоренного к смертной казни. На сердце претендовали десятка два персов, страдающих стенокардией, переживших инфаркты, нуждающихся в замене клапанов. Смертник должен выбрать единственного счастливчика. Для этого устаиваются всяческие состязания: кросс на три километра, восхождение по пожарной лестнице на вершину небоскреба, борьба в бассейне, наполненном жидкой грязью… После каждого этапа количество претендентов сокращается из-за естественной убыли.

Вновь заворочался в постели Маршал. Открыл глаза. Туда посмотрел, сюда, потом опять – в третий раз уже! – ущипнул себя за руку, аж кровь выступила.

И что ему не так? Отличная квартирка, просторная – весь этаж занимает, тут стометровку на время бегать можно. Все светленькое, чистенькое, в желтых и кремовых тонах… Маршал ущипнул себя в четвертый раз. Понравилось, что ли? Или не поверит никак, что не спит? Да уж, реальность для него нынче вроде затянувшегося кошмара.

– Ты, Маршал, сильно ударился головой, когда с крыши упал, но черепно-мозговая травма в конкретном случае ни при чем. Кстати, в тебе есть искусственные органы?

– Что?.. А-а, нет. У меня все свое… Как я тут очутился? Обстановка вроде знакомая…

«Расчлененка» прервалась рекламой. Тарсус с сожалением сунул коммуникатор в карман комбеза.

– Эх, Маршал, задал ты мне хлопот. И вообще – хреново выглядишь. Вон кровь уже через кожу на руке проступает. Соку хочешь? Полезный сок, вкусный очень.

– Где я?

Допив кофе, Тарсус заинтересовался гущей на дне. На ней вроде гадали в прошлом, до Революции.

– Я, Маршал, не очень вникал, за тобой шел. Когда ты грохнулся с крыши на робомойщика стекол тремя этажами ниже, а уж с него забрался в квартиру, где тебе едва черепушку не проломили битой для лапты, я не вмешивался. А вот потом, когда ты к лифту прорвался, присоединился к тебе. Поспешил. Лифт ведь застопорили бойцы Бадоева. Пришлось спускаться по тросам в шахте. Неужто не помнишь, как на втором этаже выбрались, потом прыгали? Ты, Маршал, едва на ногах стоял, но четко указывал, куда топать. Повезло – ни одного патруля по пути, я только видеокамеры в двух кварталах на всякий случай вырубил, есть у меня доступ, пароль мне начальство прислало… Это ты сюда нас привел. Хорошая, кстати, квартирка.