друзьями, которая состоялась наконец в бухте Варнека.

 — Приветствую двух Аяксов, — зычно гаркнул Михайл Яковлевич в мегафон, изменив обычной своей сдержанности, когда увидел на мостике приближавшегося теплохода «Волга» знакомые фигуры: худощавого невысокого ростом Марка Ивановича Шевелева и дородного Анатолия Дмитриевича Алексеева.

Мягко светили бронзовые бра в отделанной мореным дубом кают-компании «Ермака». Над навигационными картами и ледовыми сводками, разостланными на обеденном столе поверх потертой бархатной скатерти, склонились и оба авиатора, и седоусый капитан, и штурманы, синоптики, гидрологи экспедиционного штаба.

После освобождения от ледового плена судов, зимовавших в архипелаге Земля Франца-Иосифа и у Диксона, надо было пробиваться дальше на северо-восток: сначала к проливу Вилькицкого, потом в море Лаптевых и, наконец, в высокие широты — к северу от Новосибирских островов.

Эти районы зимовок судов, хоть они и разбросаны по всей Арктике, находились в поле зрения штаба морских операций, что на «Ермаке». И Алексеев, ведающий теперь в этом штабе воздушной разведкой, регулярно получал донесения от своих крылатых гонцов. Поступали сводки о состоянии льда от Матвея Ильича Козлова, давнего друга и соратника. С открытием навигации он начал летать на мощном двухмоторном гидроплане, располагающем запасом горючего на срок более суток. И теперь для полетов Козлова по сути дела Не оставалось недостижимых уголков на обширной арктической акватории.

Приятно Алексееву убеждаться и в том, что молодые летчики стараются проникать как можно дальше, запечатлевать на своих картах и фотоснимках возможно больше.

Радовали Анатолия Дмитриевича донесения пилота Ивана Ивановича Черевичного, обеспечивавшего разведкой море Лаптевых. Дело в том, что в пунктах морского побережья, куда год назад был завезен бензин, теперь к началу летней навигации еще держался лед. А полеты над морем надо начинать как можно раньше, иначе не разведаешь дорогу ни «Красину», ни «Ленину» с его караваном.

Черепичный регулярно сообщал Алексееву сначала о принятом решении, потом уже о конкретных делах. Обосновался он со своей, летающей лодкой в Булуне, в низовьях Лены, благо там есть горючее. Затем, превратив машину в «летающий танкер», несколькими рейсами перебросил не одну тонну бензина к устью реки Оленек, где заранее высмотрел чистую воду для посадок. И наконец, базируясь на Усть-Оленек, продолжал разведывательные полеты на запад до бухты Кожевникова. А в начале июля, когда и там растаял лед, Черевичный охватил разведкой всю западную часть моря Лаптевых, в том числе и тот район, где дрейфовал караван ледокола «Ленин».

Подробное радиодонесение Черевичного, адресованное Алексееву на борт «Ермака», гласило: «В целом ледовая обстановка благоприятствует выводу «Красина» и «Ленина» со всем караваном».

Но прошел еще добрый месяц, прежде чем в очередном (котором по счету!) полете Иван Иванович разглядел сквозь редеющий туман мачты ледокола «Ленин» и убедился: корабль больше не дрейфует беспомощно. Он ведет большую группу судов не только из своего недавно еще зимовавшего каравана, но и новые корабли, только что прибывшие в море Лаптевых.

 — Глядите, Марк Иванович, как молодые нынче быстро растут… — Алексеев, обычно не щедрый на похвалы и улыбки, всегда сиял, когда речь заходила об Иване Черевичном. Всегда вспоминал Ваню в Тушине в недавней роли инструктора Осоавиахима.

 — Верно, Анатолий Дмитрич, — соглашался Шевелев. — Однако не мешает вспомнить также и то, сколько пришлось потрудиться и Чухновскому, и вам, и Козлову, всем нашим севморпутьским ветеранам, пока удалось, грубо говоря, натаскать молодых, привить им настоящий полярный опыт…

В своем журнале ледовой разведки Алексеев редкий день не отмечал новые и новые успехи молодых. Бот, например, Евгений Николаев, которого старшие товарищи никогда не звали по отчеству: «Женька да Женька…» Отлично работал он еще зимой в море Лаптевых на вывозе моряков с дрейфующего каравана ледокола «Ленин». Теперь летом, базируясь на северо-востоке Карского моря, Николаев настойчиво обследовал подходы к проливу Вилькицкого. Там «Ермаку» предстояла трудная операция — вывод кораблей, застрявших еще осенью близ острова Большевик.

Несколько дней подряд непогода не позволяла летающей лодке Николаева подняться в воздух. На разведку путей подхода к зимующему каравану был послан зверобойный бот «Мурманец». Искусно лавируя в разводьях, маленькое суденышко к 16 июля (необычно рано!) достигло пролива — этих «главных ледовых ворот» всей судоходной трассы Арктики. Но вот узкая полынья в подвижных льдах закрылась за ботом, и грузному «Ермаку» некуда стало двигаться.

Однако не бывало таких положений, из которых не находил бы выхода «триумвират» на командном мостике старейшего русского ледокола. Тщательно изучив ледовые карты, метеосводки, Сорокин, Алексеев и Шевелев убедились в том, что прибрежный вариант пути (ближе к Западно-Таймырскому побережью) закрыт. И они повели «Ермак» и следовавший за ним теплоход-угольщик «Волга» значительно мористее к северу — от островов Известий, Кирова и Воронина. У мыса Неупокоева — южной оконечности острова Большевик — «Ермак» вошел в крупнобитый лед, который настолько сгущался, что теплоход с углем уже не мог следовать за ледоколом. Пришлось оставить «Волгу» у острова Кирова, а самим продвигаться к острову Русский и далее на север. Но и тут были встречены тяжелые льды.

Евгений Николаев показал себя достойным учеником Алексеева. Переждав непогоду, он 3 августа поднялся-таки в воздух и быстро разыскал полынью. Пользуясь ею, «Ермак» хоть и с трудом, но все же смог продвигаться к каравану «Литке».

Как всегда, неторопливо, осмотрительно начал капитан Сорокин труднейшую операцию — околку корабельных корпусов, год целый скованных береговым припайным льдом. Тридцать шесть часов долбил «дедушка» своим литым форштевнем сплоченные поля, пробивая канал для каравана.

И вот над мачтами, украшенными флагами расцвечивания, загремело «ура». Вслед за флагманом «Литке» пошли в кильватер «Ермаку» пароходы «Правда», «Крестьянин», «Моссовет», «Урицкий»…

Когда все капитаны собрались за дружеским столом и начали наперебой расхваливать Сорокина, непревзойденного мастера ледокольных работ, седоусый патриарх Арктики развел руками:

 — Век плавай, век учись… Вот и я учусь. И у вас, моряки, и у крылатых своих попутчиков. Одна голова хорошо, а три лучше, — Михаил Яковлевич с шутливой благодарностью поклонился Шевелеву и Алексееву.

Еще десять дней и ночей потратил «Ермак» на то, чтобы вывести освобожденный караван на чистую воду за островом Русский и дальше в сопровождении угольщика «Волга» отправить их на юго-запад к Диксону. Домой… Да, в конечном итоге отзимовавший караван шел восвояси, в родные порты. И не без чувства зависти смотрели ему вслед ермаковцы. Им-то самим предстоял еще один бросок на север. И какой бросок…

К тому времени — середине августа уже за 82-й параллелью находились унесенные зимним дрейфом «три товарища по несчастью». Так с горьким юмором были прозваны ледокольные пароходы «Садко», «Седов» и «Малыгин».