Начав осенью дрейф близ Новосибирских островов и двигаясь примерно по тому же направлению, что и знаменитый нансеновский «Фрам», караван оставил далеко к югу те места, откуда весной, в апреле, воздушная экспедиция Алексеева вывозила зимовавших моряков на Большую землю.

Удастся ли пробиться в район дрейфа на морском корабле, даже на таком мощном, как «дедушка «Ермак»»?

В беседах на эти темы то за столом в кают-компании, то на мостике капитан Сорокин прислушивался к мнениям своих штурманов, мнениям по большей части скептическим. От авиаторов же капитан ждал помощи, действенной, активной, основанной на богатом личном опыте.

Многому научились Анатолий Дмитриевич и Марк Иванович за время двух воздушных экспедиций. Они составили определенные мнения о ледовом режиме, всегда были готовы давать рекомендации. Бесценным практическим пособием для капитана и штурманов «Ермака» стали новенькие, вычерченные от руки, еще не отпечатанные типографским способом карты Ледовитого океана севернее Новосибирских островов. Изготовили их молодые ребята, студенты-гидрографы, которых Алексеев весной вывозил с дрейфующих судов. На этих картах Михаил Яковлевич Сорокин прокладывал теперь курс «Ермака», меняя лист за листом.

А ледокольный старпом Евгений Семенович Субботин и другие помощники капитана по окончании каждой вахты едва успевали отвечать на расспросы кочегаров и машинистов, поднимавшихся на мостик из грохочущих корабельных недр. Вопросы к штурманам были одни и те же: сколько прошли за последние четыре часа, каковы новые координаты ледокола, много ли еще морских миль остается до дрейфующих кораблей?

Это было не праздное любопытство. Все, от кого зависела скорость корабля, соревновались между собой повахтенно: держать пар на марке, больше оборотов машинам! Вперед на север!

Снова, как и в Карском море, ледоколу помогали крылатые разведчики. Подойдя к острову Котельному, «Ермак» выгрузил там бензин, снабдил горючим базировавшегося на острове летчика Г. Е. Купчина. И тот смог стартовать на север. Но долетел, увы, только до 78-й параллели. Дальше не пустил туман.

А потом надолго установилась такая погода, что на помощь авиации вообще нечего было рассчитывать. Надо было постараться использовать те природные блага, которые может иногда давать человеку морская стихия. Избранный для ледокола курс вдоль 136-го меридиана представлялся Сорокину, Шевелеву и Алексееву наиболее выгодным вот почему. В этом же направлении движутся потоки теплых пресных вод, выносимых в море Лаптевых Леной, Яной и другими мощными реками. Значит, льды здесь должны разрушаться быстрее.

Вначале все шло хорошо. Кораблю встречались лишь редкие, одиночные поля. Но после того как «Ермак» пересек 80-ю параллель, резко ухудшилась видимость. Низко нависали облака. Над поверхностью моря стлалась дымка. Волей-неволей пришлось лечь в дрейф, провести в таком положении четверо суток.

Наконец-то набухшие облака разразились дождем. Туман начал редеть. Время от времени стало возможно различать редкие разводья между полями. Дождь ускорял таяние льдов. Дрейф нес «Ермак» на северо-восток.

Когда наконец чуть проглянуло солнце и вахтенный штурман успел поймать его секстантом, была определена широта 81°.

Ледокол снова шел курсом норд, пробираясь в тумане редкими разводьями, почти ощупью, если такое выражение может быть применимо к громоздкой стальной махине.

Сорокина, Шевелева и Алексеева одолевали новые заботы: как лучше, разумнее выводить все корабли обратно? И радисты «Ермака» отправляли капитанам «Садко», «Седова» и «Малыгина» депешу за депешей: уточняли запасы угля, подробно расспрашивали о состоянии машин, котлов, корабельных корпусов, гребных винтов.

Когда до зимующих судов по счислению пройденного пути оставалось немногим более 20 миль, разводья кончились, форштевень ледокола уперся в сплошной массив торосистого льда. Пришлось форсировать его с разбегу, продвигаясь за один удар то на длину собственного корпуса, а то и на половину его. Туман впереди все густел. Неужели мы ошиблись в счислении? — вопросительно поглядывали друг на друга Сорокин, Шевелев и Алексеев.

Настало утро 28 августа — такое же хмурое, как и во все предыдущие дни. И вдруг впереди чуть развиднелось. Сквозь туманную кисею вырисовывались сначала черные клубы густого дыма, потом пароходные трубы, мачты, палубные надстройки. И стали явственно прочитываться надписи на бортах: «Садко», «Седов», «Малыгин».

Широта — 83°03' норд. Долгота 138°20 ост — зафиксировал вахтенный журнал.

«Ермак» побил рекорд свободного плавания в Ледовитом океане. Ни одно судно до него не проникало своим ходом так далеко к северу.

Бывают минуты, когда деловые суховатые люди, настроенные обычно иронически, ощущают вдруг щекотанье в носу и начинают мысленно упрекать себя в излишней сентиментальности. Так случилось с Анатолием Дмитриевичем Алексеевым на той рекордной широте в то сырое и хмурое августовское утро на мостике, где он стоял с Шевелевым и Сорокиным.

А потом все трое любовались разноцветными флагами на мачтах трех дрейфующих кораблей, слушали самодеятельный оркестр ермаковцев, грянувший на юте «Раскинулось море широко»…

Радостной была эта встреча для всех моряков. Сердечно, как старого знакомого приветствовали садковцы, седовцы и малыгющы Алексеева.

 — Молодец Анатолий Дмитриевич, сдержал слово, все сделал, как весной нам обещал…

Однако пора было и в обратный путь. «Ермак» принялся окалывать корпуса трех пароходов. И тут было уточнено: у «Седова» зимним сжатием льдов настолько скручен баллер руля, что судно в сущности неуправляемо. Да и к тому же ледяная чаша, в которую врос корпус, страшно утяжеляла вес корабля. Стало очевидно, что «Седову» не удастся идти в кильватер «Ермаку», не сможет ледокол и буксировать его. Решили так: пока «Ермак» начнет выводить «Малыгина», а «Седов» останется под охраной «Садко».

Но в дальнейшем, борясь со льдом, чтобы пробить дорогу и этому пароходу, и себе, «Ермак» сломал один за другим два гребных винта: сначала левый, потом правый… Оба они не выдержали тяжелых многодневных схваток с ледяными глыбами под водой.

Итак, два гребных винта из трех вместе со своими валами канули в пучину. И спаситель бедствующих кораблей «Ермак» сам превратился в калеку. Это произошло на 82°51' северной широты.

Вскоре из Москвы в ответ на донесение Сорокина, Шевелева и Алексеева пришла радиограмма: выводите из льдов только «Садко» и «Малыгина». «Седова» оставьте в дрейфе, превратив в научную станцию.

В помощь девяти морякам-седовцам, уже проведшим во льдах почти год и решившим теперь продолжать зимовку, оставили еще шестерых бравых ребят из команды «Ермака».

С пятнадцатью моряками, которым предстояло повторить дрейф Нансена, «Ермак» распрощался долгими гудками. В сгущавшемся тумане «Седов», оставшийся теперь в одиночестве, становился виден все менее отчетливо. И вот наконец исчез совсем.

Через несколько дней, когда «Ермак» шел уже Баренцевым морем, приближаясь к Мурманску, Сорокин, Шевелев и Алексеев подписывали рапорт Центральному Комитету партии и правительству о завершении морской экспедиции — одной из самых трудных в истории Арктики.