— Конечно, нет, — отвечает он. — Но есть-то все равно нужно.

Мой взгляд то и дело возвращается к Тоферу. К Тоферу, который потерял партнера — и приобрел компанию.

Он стал самым крупным акционером в миллиардной фирме и принял эту новость как нечто естественное, она даже подпитала его, наполнила энергией; Тофер словно разросся и заполнил собой пустоту, оставленную Евой. Когда я убираю суповые тарелки и вновь подливаю вина — хорошо хоть вино не требует ни готовки, ни заморозки, — он одним махом осушает бокал и дико хохочет. Тофер много пьет и скармливает безучастной Тайгер байку об их с Евой подвигах времен основания «Снупа». И вот ведь чудо, я начинаю понимать — понимать, почему этого человека сделали директором. Я вижу уверенность, которая внушила ему мысль взять сумасбродную, невероятную идею в условиях переполненного рынка и превратить ее в проект стоимостью в миллиард долларов. То, чего я раньше не могла постичь, — как у кого-то хватило наглости и духу совершить подобное, да еще в неполные тридцать лет, — внезапно становится очевидным.

Рик, напротив, будто усох, стал меньше. Он растерян и выбит из колеи, как человек, потерявший все, — что в некотором смысле и произошло. Раз Тофер теперь у руля, многомиллиардная сделка уплывает из рук ее сторонников, и Рик остается с… чем? С акциями компании, которую он хотел продать вопреки учредителю? С необходимостью подчиняться директору, которому не доверяет? Вряд ли после возвращения в Великобританию Рик сохранит свою должность в фирме, будь он хоть трижды лучшим другом Тофера. Тот не похож на человека, готового простить или забыть попытку переворота.

Еще поразительней реакция Карла с Мирандой. Они уже знают, куда ветер дует, и могут запросто сменить сторону, но вместо этого сплачиваются вокруг Рика. Действительно верят, что без Евы «Снуп» обречен? Во всяком случае, к Тоферу ни Карл, ни Миранда не примыкают — сидят по обе стороны от Рика. Шахматные фигуры, охраняющие своего короля.

Однако партия проиграна. Они потеряли королеву. За столом вновь пустует место, на этот раз не Тофера, а Евы. Ее стул — неустанное мучительное напоминание о произошедшем, которое ни на секунду не дает забыть о трагедии.

В шале пока относительно тепло, несмотря на отсутствие электричества и мороз за окном. Термоизоляция стен и тройные стеклопакеты держат температуру в спальнях на терпимом уровне, а две печи внизу обеспечивают тепло и уют в гостиной и столовой.

Тем не менее перед сном я разношу по номерам запасные одеяла и пледы: хромаю от двери к двери, зажав под мышкой фонарь, а в руках — постельные принадлежности и термосы с какао. Дэнни идет следом, тоже несет одеяла.

Я заношу руку для стука в дверь, но Дэнни вдруг предупреждает:

— Эрин, дорогуша…

Я замираю. Мы перед номером Евы.

Почему-то от этого простого факта становится мучительно больно, дыхание перехватывает, как от удара в живот. Неумолимая реальность. Лавина. Смерть. Оправится ли «Персе-Неж» от двойного несчастья? Трудно представить, чтобы люди прочли подобные новости в воскресной газете и тут же забронировали у нас номер на выходные. С другой стороны, Сент-Антуан — не первый альпийский курорт, на который обрушилась трагедия в виде лавины. Такое случается почти ежегодно, и в нынешнем сезоне лавина уже сходила, причем неподалеку отсюда.

— Дорогуша… — зовет Дэнни.

Я погрузилась в размышления и застыла столбом.

— Прости, — бормочу с глупым видом. — Задумалась… Я…

— Ты как? — обеспокоенно спрашивает Дэнни. — Нужно было оставить тебя внизу, а ты бродишь с больной ногой…

— Нормально, — лаконично сообщаю я.

На самом деле нога болит. Сильно. Наверное, Дэнни прав, зря я ее нагружаю. Только мне невыносимо сидеть одной в тихой и темной кухне, прислушиваться к боли, думать о том, что произошло, и о том, что произойдет дальше. Лучше уж работать; бесчисленные дела отвлекают от тягостных мыслей. Кроме того, общение с гостями — не самая сильная сторона Дэнни. Они простили ему бестактность на фоне схода лавины — по крайней мере, я надеюсь, что простили, — но пора возвращаться к своим ролям. Нам следует быть вежливыми и радушными хозяевами, даже в таких обстоятельствах. Особенно в таких обстоятельствах. Вокруг все рушится, и единственное, за что можно уцепиться, — наши роли. Мы с Дэнни обязаны оставаться главными. Если не удержим власть, если позволим руководить Тоферу… Ох, даже представлять не хочу, к чему это приведет.

Остался один номер. Тофера. Прежде чем постучать, я поудобнее перехватываю одеяла.

Он пьян, это ясно, едва открывается дверь. Халат распахнут до пояса, несмотря на холод, в руке бутылка. И Тофер не один. Поскольку света нет, я толком не вижу, кто внутри, хотя у меня возникает ужасное подозрение, что там малышка Ани. В ее номере на стук никто не ответил. Очень хочется сказать бедняжке, что спасение от ее печалей лежит вовсе не в постели Тофера, но говорить ничего нельзя. Не мое это дело. Мы с Ани ровесницы, она клиент, а не подруга, я не имею права давать ей советы, даже если считаю ее действия огромной ошибкой.

— Эллен, — невнятно произносит Тофер. — О, здрасьте. Что привело вас в мой номер в столь поздний час? У вас тут положено петь колыбельную на ночь?

— Запасные одеяла, — с самой жизнерадостной улыбкой отвечаю я. — Ночью температура может упасть. В мое дежурство никто не должен замерзнуть до смерти.

— Открою вам тайну… — Он доверительно склоняется ближе, демонстрируя в вырезе халата редкие светлые волосы на груди. — Самое лучшее средство первой помощи — это обнаженная женщина.

Ах, чтоб тебя.

Моя улыбка тускнеет:

— Боюсь, так далеко наши услуги не распространяются.

— Я уже сам о себе позаботился, — сообщает покачивающийся Тофер, тем не менее одеяла у меня из рук берет.

Когда я собираюсь уйти, он ни с того ни с сего спрашивает:

— Мы встречались?

— Не думаю, — твердо говорю я.

— Нет, встречались… Я раньше вас где-то видел. До приезда сюда вы работали официанткой в Лондоне?

— Увы, нет.

— Ну как же, — не унимается Тофер. — Я вас знаю, точно! Мне это с самого начала показалось.

— Старик, ты чертовски пьян, — вмешивается Дэнни и, отстранив меня, выходит вперед.

Тофер тоже делает шаг навстречу, лицо мгновенно приобретает злобное выражение, я не успеваю даже подумать: «О боже».

Дэнни сжимает кулаки, вены на шее натягиваются и выпирают, словно канаты. С минуту мужчины стоят близко-близко, по-петушиному выпятив грудь. Мое сердце дико колотится. «Не смей бить Тофера, мысленно молю я Дэнни. Тебя уволят…»

Тофер не дурак, он отлично осознает, что ходит по хрупкому льду. Именно Тофер отступает. Заискивающе хихикнув, говорит:

— Виноват, старик. — И захлопывает дверь.