она вякнула-то? Ты понял?

— Да я сам не разобрал! Что-то наше, что-то ваше… тело какое-то…

— Ну, наверное, что-нибудь типа «кончай свои грязные шуточки». Вот ты придурок, Окадзаки! Даже крошку Хасимото достать умудрился, кретин!

— Жеребцы в своем репертуаре! — подхватила Аки, задорно смеясь. — Пока всех девчонок не выбесят, не успокоятся… Вон, бедная Рури вся красная до сих пор!

От ее беззаботного смеха весь скандал тут же сошел на нет, и класс переключился в свой обычный режим грязных шуточек и подначек. Что парни, что девчонки старались ляпнуть что-нибудь особенно гадкое из своих познаний, а то и личного опыта. Периодически то Аки, то Михо игриво взвизгивали — «Ой, да паш-шел ты!» или «Грязное животное!», — вызывая очередные взрывы хохота. В целом же получалось, что каждый из этих людей издевается над собственным телом.

Каждый — кроме малышки Сихо.

Медленно приходя в себя, я все смотрела и смотрела, как упорно, не поднимая головы, она заполняет латинскими буквами тестовое задание.

А на большой перемене, когда все достали свои бэнто, я схватила ее за руку и вытащила на веранду.

— Что случилось, Рури? — удивилась она. — Мы же поесть не успеем!

Я прикрыла за нами дверь, чтобы нас никто не услышал. Сихо, похоже, встревожилась еще сильнее.

— Послушай, Сихо… — сказала я. — Сейчас мне было за саму себя очень стыдно. Так стыдно, что я вообще не знала, что делать. И была страшно рада, когда ты за меня вступилась!

Сихо с облегчением выдохнула. Лицо ее как будто смягчилось.

— Ну, если честно… Я и сама испугалась. Реально показалось, что дразнят меня саму. И что, если я сейчас не вмешаюсь, они растопчут все, что мне по-настоящему дорого. Вот и произнесла это заклятье… Я понимала, что голос у меня не очень уж громкий. И наверняка моих слов не услышат — ни Окадзаки, ни кто-либо другой. Но все равно очень хотела это сказать. Чтобы доказать себе же самой: я такая, какая есть, и за себя мне совершенно не стыдно! Не скажу этого сейчас — не видать мне покоя до конца жизни… Эти слова очень особенные для меня. Заклятье для защиты моего мира.

Она смущенно уставилась в пол. А потом добавила:

— Я поняла, что иначе они проглотят еще и меня… Вместе с тобой, Рури.

Школьная форма болталась на ней, как на вешалке, а лицо источало такое отчаяние, что я поразилась: какой же слабой и беззащитной может выглядеть та, кто всегда казалась мне взрослой и неуязвимой.

Я протянула к ней руки, и ее крохотное тельце — чуть не вдвое меньше меня! — утонуло в моих объятьях.

— Ты чего, Рури? — сконфуженно запыхтела она, упираясь носом мне в грудь.

Наши волосы перепутались. После бассейна они уже просохли, остался лишь слабый запах хлорки. Стиснув ее как можно крепче, я прошептала ей на ухо:

— Спасибо тебе, Сихо…

Мы с тобой все еще в опасности, хотела добавить я. Нас так легко сбить с толку сильными словами или великими ценностями — всей этой праведностью, придуманной взрослыми, чтобы управлять тем миром, которым они дорожат. Раз за разом нам приходится произносить наши магические заклятья, чтобы они оставили в покое наши тела. Это очень, очень непросто, но если мы не защитим себя сами — мир, который так дорог нам, будет попросту уничтожен…

Но ничего этого я говорить не стала. А просто стиснула Сихо еще крепче — и как можно радостней проворковала:

— Слышишь, как распелись цикады? Каникулы уже близко…

От этих слов она подпрыгнула и чуть не выпорхнула из моих рук.

— О да! Уже вот-вот… Жду не дождусь!

Этим летом Сихо снова поедет в горы и встретится там со своим любимым парнем. И, наверное, снова займется любовью с тем кого любит, как себя саму… Зарывшись носом в ее мягкие волосы, я обмирала от счастья за них обоих.

К вечеру того же дня, вернувшись домой из студии, я скинула школьную форму — и тут же нырнула в постель.

Мама уже ушла на вечернюю подработку — как всегда, допоздна. На кухонном столе меня дожидался ужин, завернутый в прозрачную пленку. И хотя поесть я бы не отказалась, первым делом хотелось попробовать кое-что иное. А именно — проверить, получится ли у меня наяву такое же приключение, как в том сумасшедшем сне.

Пытаясь вспомнить то самое сновидение, я закрыла глаза. И едва представила такие же мыльные пузыри, как внутри меня, будто отзываясь на некий тайный сигнал, сразу что-то зашевелилось.

Прислушиваясь к голосу тела, я стала поглаживать его там, где оно оживлялось бодрее всего, — на лодыжках, за ушами, под коленками, вдоль шейных вен. От каждого прикосновения клетки кожи все сильнее вибрировали, а глубоко под ними, где-то в самой глубине меня, заворочались микроскопические частички звездной пыли.

Следуя зову этой пыли, я замотала правую ногу одеялом и затянула его покрепче. Золотые пылинки запульсировали и стали стремительно набухать вслед за каждым движением ног…

Я плавала у себя под кожей. Всю жизнь до этого дня я была уверена, что внутри меня — только кровь и разные органы. Но даже представить себе не могла, что однажды там обнаружится еще и светящаяся пыльца, а тело мое окажется куда вместительней, чем мне представлялось ранее.

Я уже думала, что сейчас лопну, но тут золотые пылинки, разбухшие до предела, наконец взорвались — и вся магическая пыльца вылетела из моего тела в одно мгновение.

Испугавшись, что не увижу, куда же она улетает, я приоткрыла глаза — и через щелочку между веками подглядела, как занавеска у распахнутого окна колышется под ночным ветерком.

Запах ночи разносился по комнате плавными волнами. Мои черные волосы разметались по всей подушке и спутались куда сильнее обычного. «Ах да, — вдруг рассеянно вспомнила я, — ведь сегодня я плавала в бассейне…»

Блаженная усталость накрывала меня волна за волной. Доверившись ритму этих ленивых волн, я уже совсем засыпала, когда на ногте большого пальца[24] заметила пятнышко алой краски.

Точь-в-точь как тот неумелый маникюр, что делала сама себе в детстве, подумала я — и медленно утонула во сне.

2016

Любовь с ветерком

Наоко зовет меня Пуф. Потому что я набухаю и раздуваюсь, как парус, от любого дуновения ветерка.

Когда Наоко пошла в первый класс, ее папа, Такáси, подвесил меня в ее комнате. Закрепил на серебристых крючках — и, погладив дочь по голове, довольным тоном сказал:

— Ну вот,