Илейка слушал и жевал. Ему ли спорить с бывалым купцом? Купцы везде ходят, друг по другу знают многие земли… И все же подумал: «Не везде и купцы прошли. Как знать, может, страна эта и не так велика, скрыта за непролазными для караванов горами». Про путник, который хранил под рубахой, благоразумно пока промолчал.

– Из каких же ты мест, Илья? – допытывался Данила Рукавкин. – Чей будешь? Говори, не робей. Сказал ведь – плохого не сделаю тебе и к начальству не потащу для спроса.

– Наше село минувшим годом солдаты из пушек пожгли, – сознался Илейка. Потом рассказал, как долго скитались они с дедом Капитоном по чужим краям, пока не вышли к Волге, как приветили их беглые, помогли в зиму с жильем и пропитанием. И как днями нагрянули драгуны с казаками, беглых побили и похватали… Убили и дедушку Капитона.

– Вона ты из каких волостей, – помолчав некоторое время и что-то обдумывая, Данила негромко добавил: – Был слух тревожный и у нас, когда ваши мужики супротив царских войск встали боем, был слух. И куда же ты теперь?

Илейка махнул рукой на восход солнца.

– Ах ты упрямый саврас без узды, – пошутил Данила, но глаза его остались по-прежнему строгими. – Однако, думаю, давай оставим блины эти до иного дня. – И вдруг предложил: – Хочешь пожить год-два у меня в Самаре?

Илейка вскинул голову – глаза у купца строгие, но смотрят добро: он все еще что-то решал про себя.

– Вижу, что согласен. Вот и хорошо. Обоз мой ушел раньше нас, никто тебя не видел в Яицком городке. Станут расспросами пытать, так ты сказывай, будто младенцем был уворован киргиз-кайсаками с Яика. А потом продан за выкуп. Как знать, походишь со мною в разные города, может, и сыщется где твое Беловодье – счастливая земля. Ну как, порешили?

– Порешили, – как эхо отозвался Илейка и все же добавил: – Только ежели сыщется знающий о Беловодье человек, не удерживайте силой.

Данила подхватил Илейку под бока, легко вскинул на круп коня. И сам сел.

Через три дня, догнав обоз, подъехали к Самаре.

Сначала вдали показался длинный, поросший лесами холмистый отрог. Он постепенно возвышался глинистыми откосами над рекой Самарой. Дальняя оконечность отрога окутана слабой дымкой, словно там все еще тлел прибитый дождями лесной пожар. Пожилой возчик на телеге пояснил Илейке, что там и есть город, а дым, дескать, от печей и бань.

Проехали рощу. Справа, ближе к реке Самаре, открылись деревянные постройки жилого хутора, виден скот на выпасе. Неподалеку на бугре старая ветряная мельница замерла, будто уснула в безветрии и рада тому безмерно.

Из кустов вынырнул огромный серый пес и побежал в некотором отдалении, опасаясь приблизиться к обозу. Сердце дрогнуло у Илейки. Ему вдруг стало жаль обшарпанного пса, он достал из котомки сушеную рыбу, постучал ею о край телеги. Пес замер у обочины и, выпрашивая подачку, униженно вильнул репейчатым хвостом.

Илейка бросил рыбину, пес на лету перехватил ее, отбежал шагов на двадцать и залег в зарослях бурьяна.

Вскоре проселочная дорога вышла к мосту через реку Самару. Слева, за песчаной отмелью, открылась Волга. За Волгой, на низком берегу, около леса видны избы большого села, церковь, а еще дальше, в легкой синеватой дымке – Жигулевские горы. В лучах заходящего солнца склоны гор отливали сине-розовым цветом, а зеленый лес издали казался серебристо-голубым.

Пока колеса телеги громыхали по бревнам моста над Самарой, Илейка успел разглядеть ту часть города, которая открылась перед ним: самарский склон отрога разрезан двумя глубокими оврагами. У левого, меньшего по размерам, там, где начинались постройки, на высоком месте сооружена земляная крепость: к обрыву стыком сходились два вала. От вала по крутому берегу к реке спускался бревенчатый палисад. Некоторые бревна попадали и растащены для топки близлежащих бань. Бани эти лепились по склону плотно одна к другой, как ласточкины гнезда под просторным навесом овина, в отдалении от жилья.

Повыше бань разместились жилые и подсобные постройки, рубленые амбары, скотные сараи, обложенные навозными кучами. Еще выше тянулись к небу купола и кресты церквей, над ними летали крикливые вороны и юркие галки. От города к мосту и от моста к городу медленно, бестолковыми жуками навстречу друг другу ползли возы с поклажей и порожняком, бородатые мужики приветствовали знакомцев снятием мурмолок и степенными поклонами, успевали иной раз и обменяться короткими новостями.

Поднялись от самарского моста и по левую руку миновали питейный дом с залапанной дверью. Чуть дальше, вверх от дороги к земляной крепости, открылся рынок.

– Здесь хлебом торг ведут, – пояснил Алексей Рукавкин. Он ехал пообок обоза, рядом с Илейкой. – А вон та, с голубыми ставнями, крайняя в левом ряду, это наша лавка.

От рынка через весь город шла самая длинная Большая улица. Обоз проехал несколько просторных подворий, часть возов отделилась и ушла дальше, а часть свернула к добротному пятистеннику с пристроями и клетями за широкими воротами.

Илейка спрыгнул с телеги, в которой лежали укрытые рогожами осетры свежего посола, купленные на Яике, остановился, пропуская обоз. У крыльца, выскобленного до яичной желтизны, Рукавкина встретила красивая улыбчивая хозяйка в расшитом кружевами сарафане, в алом повойнике и с белым шелковым платком на плечах. Рядом горбился над посохом седой, но бодрый еще старик в домашнем теплом шлафроке[4] с большими отворотами на груди и с голубым поясом, на голове чепец, обут в легкие замшевые сапоги.

Данила Рукавкин отбил синеглазому бородатому старику почтительный поклон.

– В добро ли обернулась поездка на Яик, Данилушка? – весело спросил старик, подставляя заросшую щеку для приветственного поцелуя.

– В немалое добро, батюшка. Цены на Яике сносные, отторговались с изрядной прибылью.

Когда в ворота прошла последняя телега, пропахшая соленой рыбой, за спиной Илейки послышалось тихое повизгивание. Обернулся – опять серый пес! Он сидел у дороги, ближе к забору Рукавкиных, смотрел на Илейку и приветствовал его постукиванием кончиком хвоста по примятой телегами траве.

– Не отстал? – удивился Илейка. Пес склонил лобастую голову и навострил уши, словно готов был вступить в долгую, только им понятную беседу.

– Ну тогда возьми и это, – негромко сказал Илейка, развязал котомку и достал последнюю рыбину. – Кто тебе подаст в чужом городе?

Пес приблизился, осторожно взял зубами рыбу и поспешно отбежал к изгороди.

К Илейке подошел отрок, немного выше его ростом, тонкий в плечах, подвижный, с любопытством осмотрел, прикрывая глаза ладошкой от закатного низкого солнца. На отроке был камзол с белыми кружевами по воротнику, короткие штаны, белые чулки и черные туфли с желтыми металлическими пряжками.

Данила Рукавкин подошел и представил: