– Эстер? – девушка протягивает вещь матери.

– Эстер? – вторит мать. – Давненько ты меня так не называла.

На смену обычному выражению лица матери приходит беспокойство, и Фрейя ошеломлена. Хотя оно так же быстро исчезает, единственное, что сейчас в движении, – шарф, который обвивается вокруг шеи матери, его целлюлозные компрессоры чувствуют тепло, он напоминает серо-розового удава.

Как только Эстер уходит, Фрейя остается в комнате наедине с ароматом кофе и духов на основе сандалового дерева. Возможно, если бы Руби была жива и девочки росли вместе, то они бы могли объяснять друг другу происходящее с точки зрения логики: в темные времена, когда на мать накатывала волна стресса и с ней невозможно было жить. Такое случалось, когда Эстер не только работала в дневную смену, но и находила силы изучать протезирование; в такие дни мать могла буквально превратиться в параноика, обвинить Фрейю в лентяйничестве или обыскать парочку ящиков в спальне дочери. Запах сигарет Руби, спрятанных в лифчике сестры, все еще свеж в памяти Фрейи. Мать зря тратила свое время что тогда, что сейчас.

– Она хочет, чтобы я была похожа на нее, – бормочет Фрейя, надевая смарт-очки.

– Я думаю, Эстер хочет, чтобы у тебя сложилась карьера, – нежно отвечает голос.

Как и всегда, Руби приводит взвешенное суждение, справедливое по отношению к Эстер. В былые времена она, как никто другой, помогала Фрейе понять, что мать – уже полностью сформировавшаяся личность. Зимними вечерами из кухни слышался низкий, пытливый голос Руби, которая задавала вопросы. Когда Эстер научилась готовить такие замечательные ребрышки по-китайски? Какие у нее планы на выходные? Когда она собирается забрать свою палатку у друга и начнет ходить на фестивали? Сестра выманивала крупицы информации, которые сбивали с толку Фрейю, окутывая личность матери ореолом чего-то необычного. Вспоминая это, девушка чувствует, как на смену разочарованию приходит спокойствие, она понимает: Эстер прошла через все это, она уже однажды потеряла Руби, и теперь, вероятно, боится повторения истории.

Девушка имеет обыкновение забывать, что мать раньше уже брала ребенка на воспитание. Тогда Фрейя была еще очень мала, и воспоминание о мальчике кажется выдумкой, обрывочные картины: липкие, похожие на червяков пальцы, сжимающие детский манеж, топочущие ножки, бегающие по кухне. Ребенка заносит на повороте, и он падает в кучу полиэтиленовых пакетов. Прозвучал последний удар биологических часов Эстер, но она стала задумываться о том, что хотела бы иметь двух детей. Фрейя знает лишь крупицы, многое нужно спросить, все те вопросы, которые не осмеливалась задать, когда была моложе. В то время казалось вполне естественным, что мальчик останется с ними на какое-то время, а потом вернется домой. Как семья по соседству, которая постоянно менялась, практически каждый фургон привозил новых детей, чтобы лучше с ними познакомиться.

Фрейя несет коробку со смартфейсом обратно в свою комнату и вспоминает тот день, когда Руби переехала к ним насовсем; сестра усердно старалась облегчить матери новые хлопоты: разгружала посудомоечную машину, как только та запищит, прибиралась, чтобы не было видно беспорядка, который они устраивали. Фрейя научила Руби заливать на ночь воду в кофеварку, тогда мама смогла бы включить ее рано утром, проснувшись – это доставляло Эстер неописуемое удовольствие. Девушка также просила сестру тихо закрывать двери, дергать цепочки кухонных жалюзи в правильном порядке, никогда не впускать соседских кошек и не возвращаться домой с запахом сигаретного дыма или спиртного.

– Хотя ты и не такая, – Фрейя вспоминает, как поспешно добавила эти слова к вышеперечисленному.

И пускай Руби иногда совершала ошибки, например, благодаря экспериментам сестры по окрашиванию нижнего белья стиральная машинка приобрела светло-фиолетовый цвет, или даже впускала в квартиру мальчика, который ей нравился, несмотря на все это, напряженных моментов было не так уж и много, а полномасштабные ссоры практически никогда не происходили. Фрейя сильно удивлялась, видя сестру на улице, когда та непристойно выражалась, или во время какой-нибудь редкой ссоры, ведь дома Руби вела себя кротко, как ягненок. Единственное, что приходит на ум, – утро после употребления спиртных напитков, но даже тогда в воздухе в основном витало смущение. Казалось, чих во время завтрака завел мать, и она решила докопаться до обеих дочерей, почему они пришли так поздно и ни разу не позвонили, тогда Фрейя покраснела и прошипела:

– Перестань вести себя со мной как с ребенком.

Как только Руби поняла, что ее справедливо обвиняют, последовала такая же реакция, как и обычно. Девушка воспользовалась случаем и сбежала. Может, Эстер наклонилась под стол, чтобы поднять вилку, или зазвонил чей-то телефон. Как бы то ни было, Руби убежала, словно вода через решето, после нее остался лишь пустой стул. Все быстро устаканилось, но мать все-таки ввела комендантский час на какое-то время.

Наливая в чашку еще горячий кофе, Фрейя вспоминает другие советы, которые давала Руби. На Хэллоуин сестра великодушно принесла домой две огромные тыквы, потому что касательно них был отдельный пункт. Фрейя объяснила, что лучше всего вырезать на них какие-нибудь орнаменты или рисунки: мать расстраивалась при виде демонических лиц.

– Серьезно? – Руби выглядела удивленной. – По ней и не скажешь, что она чего-то боится.

– А, да она может ничего и не сказать. Я просто знаю, что мама суеверна по этому поводу… особенно если кто-то оставляет одну из тыкв на пороге своего дома, а затем она становится мягкой.

Руби рассмеялась, хотя она с пониманием относилась к людям с «суевериями», поэтому вместо рожицы вырезала кошку, вернее, круг с кошкой внутри, так что крохотный огонек освещал ее очертания, и у животного горели глаза. Эстер вернулась домой и обнаружила на каждом конце подоконника гостиной по фонарику, в комнате пахло теплой тыквенной мякотью. К облегчению Фрейи, мать просто поблагодарила их обеих и начала выкладывать на обеденный стол груду конфет и зефира. Выходить из дома на Хэллоуин запрещалось даже в Лауте, где всегда было достаточно безопасно, но Эстер компенсировала это угощением для девочек. Фрейя наблюдала за тем, как Руби отделяет восхитительные горы шербета от остальной кучи сладостей и позволяет себе наслаждаться жизнью, находясь в новой семье. Дела шли намного лучше, чем они того ожидали. Мало того что мама ладила с Руби, она даже придумала инновационные способы интегрировать приемную дочь в семью.

– Эстер, – говорит Фрейя под нос, как будто впервые пытается произнести имя матери. Мама предложила девочкам называть ее по имени в течение первых нескольких месяцев после переезда Руби – Эстер не хотелось, чтобы приемная дочь пыталась изо всех сил выдавить из себя слово «мама» или даже чувствовала в этом некую необходимость. Сначала «Эстер» звучало иронично, у Фрейи постоянно было ощущение, будто она говорит с сарказмом. Но затем это стало нормой, традицией, которая связывала их троих вместе.

До наступления одного апрельского дня, когда бесконечная дождливая ветреная погода действовала всем на нервы, Фрейя не подозревала, насколько хорошо Руби научилась завоевывать расположение Эстер. Ни у кого не было дня рождения, даже какого-то особого события, тем не менее мама неожиданно наткнулась на корзинку ручной работы, в которой лежали нарциссы и баночка с чем-то похожим на имбирную версию шоколадной пасты марки «Спекулос».