Ну да, стоило догадаться, что от идеи с фактическим убийством коллег придут в восторг не все.

Владимир: “Кто у нас рядом с кораблём? Лино, ты вроде бы рапортовал, что вы с Брайаном и Корой рядом?”

Брайан: “Там же Нэлла! Нэлла, любовь моя, ты меня слышишь?”

Нэлла: “О, так теперь я твоя любовь? Извини, дорогой, но корабль улетел! В том числе и корабль моей любви. Ты же не думал, что я просто так прощу тебе измену, правда? Борис полностью прав насчёт всей этой ситуации, если ты спросишь меня!”

Брайан: “Ты что, шутишь? Ты бросишь меня здесь умереть?!”

Нэлла: “Я поспособствую торжеству справедливости! И восстановлю женские права! Все мужчины-кобели должны быть наказаны. Ты получил по заслугам, и мне даже не стыдно!”

Вика: “Н-да… Слышь, выдра, а тебе не кажется, что ты как-то превратно понимаешь женские права? За них принято бороться не так и не там, ты в курсе?”

Нэлла: “Молчала бы уж, солдафонка. Я тебе не нравилась, потому что на меня, в отличие от тебя, смотрят мужчины. Или не можешь простить, что я Владимиру нравлюсь, а ты нет? Я знаю таких стерв, как ты!”

Малу было иррационально неприятно слышать подобное. Чего не сказать о Двадцатом.

“Вот видишь! — выдал он. — Мы ей нравимся!”

“Ей нравится Владимир,” — напомнил Мал кисло.

“Так мы его съели! Значит, теперь ей нравимся мы. Разве не логично?”

Мал с трудом подавил порыв побиться башкой о стену.

“Человеческая логика не так работает.”

“Человеческая логика просто не работает. А вот логика Амо работает всегда! Мы его поглотили, значит, мы — это он. Мы ей нравимся! Давай выберем её для размножения?”

“Далась тебе эта идея!”

“Я хочу большую колонию.”

“А я хочу, чтобы окружающие меня психи оставили меня в покое!”

“Глава нашей колонии сказал бы, что ты выбрал для этого не ту профессию”.

Мал сдавленно зарычал.

Вика: "Я всё поняла. У нас тут педерача “В мире животных”, и сегодня мы проходим вид “Тварь обыкновенная, подвид клинически тупой”. Ты что, на полном серьёзе оставишь человека умирать, просто потому что он тебе изменил?”

Лино: "Может, передача?"

Вика: "Нет."

Нэлла: “Просто изменил? Да любая нормальная женщина сделала бы это на моём месте. Всё! Боречка прав, не о чем с вами разговаривать. Я всего лишь хотела сказать: ты получаешь по заслугам, Брайан. Того же заслуживают все мужчины, изменяющие своим жёнам!”

Н-да… тяжёлый случай, однако.

Малатеста вздохнул.

В целом у него было сложное отношение к концепции верности и неверности. Он допускал, что измена — это немного обидно. Как если ты вложился в какой-то проект, а тебя вышибли из совета директоров. Или нечто в таком роде. Он в целом допускал, что в иных кругах за такое действительно убивают… Но только в случаях, когда большие деньги или серьёзные побочки на кону. А тут-то, простите, что? Нет, он знал, конечно, что люди порой объясняют такое любовью… Спорно. Мал мало знал о человеческой любви, но был почти уверен, что любимых людей не убивают за решения и ошибки.

Опять же, сам Мал вырос в лаборатории и не понимал в упор, почему у людей так сакрализуется сам по себе половой акт. Механические движения, простейшие физиологические реакции, ничего больше… С другой стороны, он прожил достаточно жизней, чтобы знать: люди за что только не убивают.

Сам Мал не вполне уверен, ради чего порой убивал, что уж там. Приказы не обсуждаются, особенно если ты сам — оружие. Впрочем, далеко не всегда он следовал приказам. К слову, об этом…

“Двадцатый. Ты знаешь, что делать.”

“Знаю. А мы сегодня играем в Алиена? Или в Существо? Или в Кэлвина?* Я хочу Кэлвина. Он логичней с биологической точки зрения. И красивее. Мы немного похожи.”

“Тебе вредно смотреть двухмерный старинный кинематограф.”

“Это важно. Это репрезентация мне подобных в раннем человеческом искусстве.”

“Что за… Тебя Деймос подучил так отвечать?”

“Да. Он говорит, что в инклюзивный век репрезентация очень важна. То, как люди представляли себе Амо в раннюю космическую эру, важно для моей самоидентификации.”

“Убейте меня…”

“Ты нелогичен. Амо не страдают тягой к самоуничтожению. Это человеческая черта, помнишь? Я много раз говорил тебе. Почему ты никогда не запоминаешь?”

О да. Мал помнил, что Двадцатый очень часто повторял это, как мантру, на ранних этапах их единения, когда Мал осознал всю суть собственного существования. И жить не хотел. Порой… очень активно не хотел.

Им обоим повезло, что Двадцатый любил жизнь за двоих и мог полностью перехватывать контроль над телом… Хотя тогда, по правде, Малу это не казалось везением.

“Если я убью тебя, то и сам умру, — напомнил Двадцатый. — Категорически бессмысленное действо. И всё же? Какого инопланетянина выбираем на этот раз?”

Проклятье.

“Пусть будет Кэлвин.”

“Отлично! Я сделаю запись и покажу вам с Деймосом.”

“Мне не интересно.”

“Зачем ты мне врёшь? Я ведь в твоей голове.”

Мал не сдержал усмешки.

Он многое мог бы рассказать о призраках. Но ещё больше — о раздвоении личности. И противоположностях-отражениях, уравновешивающих друг друга. Единственное его отличие от всех ситуаций, описанных в клинической психиатрии, было в том, что голос в голове Мала существовал объективно.

“Ладно, — вздохнул он, — ты прав, мне интересно посмотреть.”

“Вот это уже лучше,” — фыркнул Двадцатый.

* * *

Лино: “Мы рядом, но не можем туда проникнуть. Они кого-то выкинули с корабля.”

“Двадцатый?”

“Всё идёт, как нужно.”

“Ну-ну.”

Лино: “Они поднимаются в воздух. Остановить их не представляется возможным. Остальные корабли и спасательные капсулы выведены из строя, предположительно лазерным оружием.

Ну да. Тем самым, которому у моллюсков неоткуда взяться. А вот на борту корабля контактеров — очень даже. Мало ли, вдруг понадобится метеорит с дороги убрать, от агрессивных форм жизни отбиться… Впрочем, вариант “использовать против себе подобных” не озвучивается, но всегда держится в уме.

— Шеф! — смотреть в её глаза оказалось больно почти физически. Дурацкие заимствованные воспоминания! Проклятые чужие призраки… — Что теперь делать?

Мал это ненавидел, правда.

Он осмотрел помятых, измученных людей, мысленно вздохнул, признавая полное и безоговорочное поражение, и дал своему катеру команду снижаться.