Теперь, оглядываясь назад, можно понять, что отступничество реформатского синода в июле 1942 года оказалось поворотным моментом в истории страны. Зейсс-Инкварт, рейхскомиссар Нидерландов, был всерьез обеспокоен возможной оппозицией со стороны церкви, потому что в оккупированной Норвегии протест лютеран существенно подхлестнул движение Сопротивления. Если бы все церкви в Нидерландах выступили с публичным осуждением нацистов, гораздо больше голландцев начали бы укрывать своих сограждан и саботировать железнодорожный транспорт в Польшу, а голландские полицейские меньше участвовали бы в арестах и заключении евреев в тюрьму. Хендрик Корнелис Тау, известный историк реформатской церкви, впоследствии вынесет синоду беспощадный приговор, назвав его поведение «совершенно позорным» и «беспринципным», продиктованным «страхом обжечься холодной водой». «Нам следует говорить об огромной коллективной вине», – подытоживает исследователь.

К концу 1943 года, когда Лин перевезли в Беннеком, позиция протестантской реформатской церкви изменилась: теперь она поддерживала активное Сопротивление и внушала его участникам, что нужно защищать своих сограждан, порой жертвуя собой. Благодаря сдвигу в национальном сознании, о котором Лин и не подозревала, она оказалась в этой сельской, а потому более безопасной части Нидерландов.

Лин, которая на фотографии стоит в легком белом платьице, уже совсем другой человек, и у нее другая жизнь. В доме, что за ее спиной, она скорее прислуга, чем дочь, хотя называть супругов ван Лар полагается «отцом и матерью». Каждое утро она исполняет свои обязанности: в кухне выгребает золу из дровяной плиты и растапливает ее, потом моет и начищает обувь. Сразу после школы она полирует мебель, держа в каждой руке по тряпочке, чтобы не оставлять следов. В гостиной нужно приподнять каждую тарелку синего делфтского фарфора в буфете, протереть под ними и между ними. Дело трудное – Лин и не умеет, и не хочет им заниматься, – а потому отнимает много времени.

Они с госпожой ван Лар полные противоположности. Даже по фотографиям в альбоме это очень заметно. Лин рассеянно глядит в сторону; со своими растрепанными кудряшками она похожа на беспризорницу, и уже видно, что она красавица – темноволосая, с точеными нездешними чертами. А у госпожи ван Лар, напротив, лицо серьезное и сосредоточенное, волосы коротко острижены и лежат плоско, сбоку пробор. Несмотря на все усилия Лин, угодить госпоже ван Лар нелегко, и, к яростному возмущению девочки, в ответ на расспросы соседей хозяйка отзывается о ней пренебрежительно. Сидя за столом в кухне, Лин слышит, как госпожа ван Лар сетует на ее нерасторопность. Руки у девочки дрожат, а она ведь нарезает и раскладывает продуктовые карточки – еще одна ее обязанность. Если в Эйсселмонде интерес Лин к миру едва теплился и она угасала, то сейчас в ней полыхает огонь, пока сдерживаемый. Лин нарезает карточки, а госпожа ван Лар рассуждает о воскресной проповеди и дает советы, как сохранить белизну тюлевых занавесок. Лин страшно раздражает, что в конце каждой фразы госпожа ван Лар прикусывает торчащими верхними зубами нижнюю губу.

Девочка поднимается к себе наверх, оставив на столе кривую стопку помятых карточек. Мысленно она уже в приключенческой книжке, которую начала читать. Это «Патриоты и оранжисты» – один из томиков серии, красных с золотом, что стоят на полках в гостиной корешок к корешку. Лин эти книги обожает. Троекратное ура оранжистам! Верным Господу и принцу Оранскому! В этот самый миг юный Мориц прячется в багажном ящике на крыше дилижанса, который грохочет по мощеной дороге в Париж, а в карете, прихлебывая вино из бутылки, катит маршал Сульт. Если Сульт обнаружит мальчика, то наверняка вырежет ему сердце. Но Мориц храбр и должен разведать секретные планы французов.

Все свободное время Лин проводит в этом мире шхун, сражений на шпагах и побегов из замков при лунном свете. Патриоты – негодяи (и потому никакие не патриоты). Они стакнулись с захватчиками-французами и получают приказы от самого Наполеона. Император посадил на голландский трон своего безвольного младшего брата, Людовика, и посягает на голландские богатства, свободу и церковь. Тем временем вассалы противостоят ему и приводят на подмогу англичан, переплыв Ла-Манш под прикрытием тумана и ночного мрака. Под плащами они прячут кинжалы и серебристые пистолеты, а в груди у них стучат благородные сердца. Лин устроилась на кровати, ноги под покрывалом, и сейчас она – принцесса, заточенная в башне, а на помощь ей спешит герой. Он поднимается по отвесной стене, зная, что веревка может оборваться в любой момент.

С зимы 1943 года и до весны 1944-го Лин живет по укладу ван Ларов: с утра растапливает печь, чистит обувь, возится в кухне, а по вечерам читает вслух Библию. Ей нравятся истории, и хорошо учиться тоже нравится, да и в школе ее считают умницей, но все равно в душе у нее нарастает и крепнет протест. Она ненавидит правила, замечания, и уборку, и доносы ябеды Япа, сына ван Ларов, – ведь он непременно нажалуется, вздумай она побегать на переменке в школьном дворе: ей это запрещено по слабости здоровья. Лин считает, что ван Ларов волнуют лишь внешние приличия, а у нее внутри пылают страсти.

Солнце отогревает землю, но доставать продукты все труднее даже здесь, в сельской местности, и поэтому список обязанностей Лин пополняется новым пунктом. Он называется «раздобыть на ферме». По сути дела, это означает попрошайничать, и девочке, такой худенькой и хорошенькой, это легко удается. Она идет мимо живых изгородей, через леса и рощи на ту или иную ферму, а там останавливается у открытой двери амбара. Тут нужно спросить: «Не найдется ли у вас молока или яиц для моей матери?» И почти всегда Лин возвращается с добычей – коричневым бумажным пакетом, а в нем бекон, пучок зеленого лука или тонкий желтый клинышек сыра.

Так Лин прочесывает всю провинцию Гелдерланд – девочка с корзинкой, точно из какой-нибудь сказки. Здешние края – совсем иная Голландия, здесь нет ни прямоугольных полей, ни каналов, ни мельниц и тополей запада. Тут на холмах и в низинах растут березы, цепляясь корнями за почву, а земля под ними, в пятнах света и тени, поросла голубикой с темными мелкими листочками. То и дело встречаются заросли вереска – его цветки видно издалека, они бледно лиловеют среди белесой сухой травы. Фермы все маленькие, старинные: низкие деревянные амбары с обомшелыми соломенными кровлями, а в хлеву обычно несколько коз, куры и корова. Иногда на полянах встречаются дачи-шале или разбит лагерь, где немецкие солдаты развешивают на просушку белье или сидят за столами, покуривая и играя в карты.

Как-то раз, когда Лин идет по песчаной дороге, прорезающие широкие светлые поля, ее нагоняет, а потом медленно обходит конная повозка. Сзади полог приподнят – на вещмешках, греясь на солнце, лежат человек десять солдат, совсем мальчишки. Лин остается позади, и тут они замечают ее, окликают, улыбаясь до ушей, и зазывают к себе. Конопатый парень босиком спрыгивает на песок, приседает и одним махом подсаживает Лин на широкие доски, горячие от солнца.

Ну и высоко же! «Sprechen Sie Deutsch?» – спрашивает конопатый. Лин мотает головой и отводит глаза. Чтобы растопить лед и добиться от нее улыбки, солдаты учат ее нескольким немецким словам, роются в карманах – что бы ей подарить, и вот она ест галеты и соевый шоколад, который они со смехом суют ей в руки. Парни показывают Лин фотографии своих девушек. Между собой они болтают по-немецки и не сводят с нее сияющих глаз. Так они с полчаса едут полями и лесами, и Лин – одновременно пленница и принцесса. На окраине поселка она показывает, где ее дом, и солдаты ссаживают девочку с повозки.