– Спала! Она это называет – «спала»! Ну что ты на это скажешь?! – возмутился Виктор. – Ну что, как не «дура»! У тебя голодный обморок был! Не появись я, ты бы так концы и отдала тут втихаря!

Вера пожала плечами.

– Откройте в стенке левый нижний шкафчик – там постельное белье. А одеяла и подушки в тахте, нужно приподнять ее за край…

Смастерив себе постель, Виктор снова заглянул к Вере. Она не спала – полулежала на подушках, закинув бледные, с заострившимися локтями руки за голову.

– Я пойду на кухню, поем, – сообщил ей Виктор. – Я не то, что некоторые, не могу спать на голодный желудок. Да и гастрит мой не согласен… Если что будет надо – позовешь.

– Зачем вам это? – Вера, не меняя положения, повернула голову в его сторону. Ее волосы разметались по подушке; русые, они казались совершенно темными при неярком свете, а может, потеряли свой блеск от недоедания; темно-серые глаза тоже казались черными и зияли на осунувшемся лице, как омуты. – Наверное, я действительно поглупела… Никак не могу понять. Так зачем вам все это? – повторила она.

Виктор растерялся от такого вопроса. Он замешкался на пороге, потоптался и, развернувшись в сторону кухни, бросил через плечо:

– Да я вот пытаюсь втереться к тебе в доверие, а потом ограблю и смоюсь.

И ушел есть свой бульон с курицей. Вере курицу пока нельзя было, зато ему можно, еще как можно! Необходимо даже…

– Ладно. Я, допустим, дура. А ты – врун! – донеслось до него из спальни.

У Виктора побежал тревожный и приятный холодок по спине от этого «ты». Он не ответил, отрезая себе толстый кусок хлеба, посыпая его солью и поддевая им сочный кусок белого мяса.

– А что? – произнес он, наконец набив рот. – Неплохая компания подбирается…

Галя плакала в трубку. Галя рыдала в голос, и Стасик никак не мог толком разобрать ее слова.

– Как ты мо-о-ог!… Как ты мо-о-ог! – завывала она.

– Галочка, миленькая, клянусь, у меня никого нет, кроме тебя, – уговаривал Стасик, – правда, поверь мне! И ночью тогда я действительно оказался каким-то образом на клад…

Новый взрыв рыданий оглушил Стасика.

Он страшно жалел, что рассказал Гале эту историю про вампиров. Надо было молчать – промолчал же с крышей, не стал трепаться о пристанище геев? А вот дернул его черт живописать кладбищенские ужасы Гале с ее простым материалистическим сознанием…

– Слышь, Галя, не плачь, прошу тебя! Я люблю тебя, тебя одну, ты же знаешь!

– При чем тут… – вдруг зло взорвалась Галя. – При чем тут твоя любовь! Как ты мог обманывать меня столько месяцев подряд! Как же ты мог, подлец, смотреть мне в глаза и при этом…

– Что ты?! О чем ты говоришь, Галочка? – испуганно перебил ее Стасик. – Какие месяцы? Ты что?! Я тебе всегда правду говорил!

– Я одного не понимаю, – прорыдала Галя, – какую же черную душу надо иметь, чтобы делать такое!

– Какое «такое», Галочка, ты о чем? Что я такого сделал?

– Ты еще спрашиваешь! Ты еще смеешь спрашивать! Ты – убийца!

Стасик покрылся мурашками, мерзкими ползучими мурашками страха. Перед глазами возникла вчерашняя девушка с синими глазами, тонкий пальчик в перчатке и гневный выдох: «Убийца!» Ему даже показалось, что он валится со стула на закружившийся вдруг под ним пол…

– Молчишь! – обличительно произнесла Га­ля. – Молчишь, да? Нечего сказать! Думал, что я никогда не узнаю о твоих художествах, художничек! Дрянь ты, вот ты кто! Мразь, понятно?! Скоти…

– Галя! – отчаянно перекрыл ее Стасик. – Галочка, подожди, я тебя умоляю! Только послушай…

– Не желаю! Не желаю слушать и видеть тебя не желаю, подонок…

– Прекрати! – вдруг отважился прикрикнуть Стасик. – Что за истерика? Объясни толком, что случилось?!

– Ах, он еще спрашивает! Ах, он сам не знает! – с ехидной злостью процедила Галя. – Ну подожди, сейчас я приеду!

Она и в самом деле приехала через полчаса. Не раздеваясь, фурией ворвалась в комнату и стала размахивать перед носом у Стасика каким-то листком бумаги:

– Это что? Это что, я тебя спрашиваю?!

Стасик, у которого уже голова шла кругом от этого дурацкого разговора, от всех этих дурацких событий, да еще и от мелькания белого листочка, поморщился:

– Что там у тебя такое? Дай! – Он ухватил листок.

На белой бумаге был напечатан его портрет.

– Что это? – изумился Стасик.

– Фоторобот! – ответила Галя, усаживаясь на диван. – Фо-то-ро-бот, – отчеканила она. – С Петровки.

– Почему с Петровки? – глупо спросил Стасик. – Почему мой фоторобот?..

– Потому что тебя описали свидетели! И по их описаниям составили фоторобот!

– Свидетели? Чего свидетели? – никак не мог врубиться Стасик.

– Твоих преступлений, вот чего!

– Моих чего-о?

– Преступлений!

«Убийца!» И тонкий пальчик, направленный в грудь.

– Моих?! Преступлений?!

– Кончай, Стасик!

– Каких преступлений?

– Стасик, прекрати! Как ты смеешь еще ломаться, когда…

– Нет, подожди, что я такого сделал?!

– Это ты или не ты? – Галя, выбросив руку вперед, потрясла листком перед Стасиком.

– Я…

– «Рост примерно метр восемьдесят три, глаза серые, волосы каштановые, маленькая бородка…» – перевернув листок, зачитала Галя. – И после этого ты еще спрашиваешь? Да как ты смеешь?..

– Но что я сделал?!

– Перестань, – устало произнесла Галя. – Я только одно хочу понять: как ты мог все это время мне врать…

– Не-ет, постой-ка! – Стасик взял листок в руки и стал придирчиво рассматривать его. – Этого не может быть! Где ты его взяла?

– Муж принес… – Галя всхлипнула. – Спрашивал, не помню ли я, где мы могли видеть этого человека… Стасик, он ведь вспомнит где! Он вспомнит, как мы познакомились у Ритки два года назад… Ты знаешь, что тебе могут за это дать? «Пятнашку»! А то и «вышку»!

– Галя-а! – взревел Стасик. – Да о чем ты?! За что мне могут дать? Что я такого сделал?!!!

Стасика затрясло по-настоящему при мысли, что во время очередной потери памяти он мог сделать что-нибудь незаконное… Он побледнел, как-то сразу осунулся, даже, казалось, бородка его заострилась. В глазах Стасика заметался неподдельный ужас.

– Заклинаю тебя, объясни! – почти кричал он.

Галя рассматривала его напряженно и внимательно. Ее карие глаза вчитывались в Стасиковы черты, ища в них ответа на свои вопросы.