есть! Я богачка! — крикнула Марина.

Девчонки остановились, удивленно глядя на мелкую. Ну, дает!

— Откуда у тебя? — спросила Оксана.

— От верблюда! Откуда еще?

— Ладно, не хочешь — не говори! Тогда купим мороженого. Хорошо?

— И чипсов можно, — сказала Полина.

— И кириешков не помешало бы, — добавила Марина.

— Тогда нужно не сто рублей, а гораздо больше, — спустила их с небес на землю Даша. — Размечтались!

Щли по улице девчонки.

День сентябрьский стоял.

И звенел их голос звонкий,

Ни на миг не умолкал.

Шли по улице из школы.

Не в припрыжку. Что ж бежать?

Потому что путь веселый

Не хотели сокращать.

Шли они, как будто вечность

Существует для троих.

Эта детская беспечность!

Как она прекрасна в них!

Мир настолько интересен!

Создан этот мир для нас,

Создан для стихов и песен

И для любопытных глаз.

Если времени вам жалко,

То бегом домой за стол!

Там любимая стрелялка,

До полуночи футбол.

Не услышишь птичек пенья,

Как кортеж летит, трубя…

И прекрасные мгновенья

Мимо и не для тебя.

Шли по улице девчонки.

Огоньки горят в глазах.

Шли без спешки, шли без гонки…

Что увидишь впопыхах?

Они зашли в магазин и долго стояли молча перед витриной.

— Девочки! Вы покупать что-нибудь будете? — наконец не выдержала продавщица. И строго посмотрела на них.

В магазине, кроме нее и девчонок, никого больше не было.

— Да! Будем! — ответила Марина, подходя к прилавку.

Она важно протянула сто рублей продавщице.

— И что теперь? — спросила та надменно.

— Дайте мне! Дайте мне! Вот дайте…

— Мороженое, может быть? Так?

— Да, мороженое! Мороженое! — согласилась Марина.

— Какое мороженое?

— Ну! Вот это! Дайте!

— Сколько надо?

— Ну… Четыре! Четыре дайте!

— На четыре не хватит. Добавить нужно!

— А на сколько тогда хватит?

— На три хватит.

— Тогда дайте такое, чтобы на четыре хватило! Подешевле!

Вышли девчонки из магазина с мороженым, а поэтому улыбки у них были очень счастливые. На этот раз они решили сократить путь и идти не через переходку, а через переезд. Здесь было много-много железнодорожных путей, стояли огромные пустые железные вагоны, а вдалеке маневрировал тепловоз, время от времени подавая гудки. Над головой ажурная сетка проводов разного калибра. Как будто гигантский паук раскинул свою паутину.

— Ух, как страшно! — прошептала Марина. — Каждый раз, когда я иду здесь, мне так становится страшно! Меня даже трясет.

— Ты же видишь, что люди здесь ходят. И здесь специально на рельсы положили деревянные настилы для того, чтобы люди переходили, — сказала Оксана. — И нечего здесь страшиться.

Потом поглядела на сестру и взяла ее за руку. Ладошка у Марины была потная и липкая.

— Всё равно страшно! А вдруг из-за тех вагонов вылетит паровоз, а мы не успеем отскочить, и он всех нас задавит. Ой, боюсь!

Девчонки повернули головы к вагонам, за которыми, действительно, мог затаиться огромный, черный, страшный паровоз, который только и ждал, когда они ступят на тот путь, на котором он стоял, чтобы резко сорваться с места и всех их задавить. Такой коварный паровозЁ

— Ничего тут не вылетит, потому что здесь ходят люди. А если паровоз едет, то он едет очень медленно, потому что здесь ходят люди. И паровоз ползет, как черепаха. Сто раз можно перебежать через рельсы, пока он доползет до тебя. «И еще когда он едет, он очень громко гудит», — сказала Даша. — Ууууу!

Но и Даше было страшновато. Они перешли через переезд, то и дело крутя головами то налево, то направо, и вышли на улицу Ленина, как раз к трехэтажному зданию, на первом этаже которого был банк и продуктовый магазин, на втором этаже магазин «Колорит», а на третьем этаже продавалась электроника и бытовые приборы. Здесь Дашина мама купила в кредит холодильник, когда еще дядя Ваня был живой. Этот холодильник у них стоял до сих пор.

— Вкусное мороженое! Прелесь! — сказала Полина.

— Было, Полина! — добавила Даша.

Марина вздохнула. Ей было жалко ста рублей. Надо было потратить на одну себя.

— Если мне дадут стипендию за первую четверть, я куплю много-много мороженого и всех вас, девочки, угощу! Вот тогда наедимся! — сказала Даша.

— Ну, ты же у нас самая отличная отличница! — прошипела Оксана. — Вечно выделываешься! Книжки всякие читаешь! Стишки пишешь! Поэт!

— Что ты, Оксана, психуешь? — сказала Даша. — Я что ли виновата, что ты книжек не читаешь? Тоже бы читала. Кто тебе не дает?

— И ничего я не психую! Это ты психуешь! А на меня говоришь!

— А вот и нет! Это ты психуешь! Вон как щеки надула. Как бы они у тебя не лопнули. Бабах!

— И ничего я не надувала! Они у меня такие есть щеки. А у тебя вон и щек нету! Как у старухи старой!

Оксана втянула в себя щеки.

— Да вот как раз и надула! Вон они у тебя какие круглые стали, как воздушные шарики. Еще в небо улетишь! Под самые облака!

— И ничего я не психую. Это ты психуешь!

— А чего бы я психовала? Мне не из-за чего психовать! Больно надо!

— Вот не получишь ты никакой стипендии, тогда напокупляешь себе мороженых, пирожных, чипсов всяких. Кириешек!

— А ты и рада будешь, если мне не дадут. Плясать будешь от радости!

— А нечего выделываться! А то вся такая прям! Фифочка!

— Ничего я не выделываюсь! С чего ты взяла?

— Да я же вижу, как выделываешься! Еще как выделываешься! Вся такая выделанная!

— Тебе, Оксана, очки нужны, чтобы ты увидела, что я не выделываюсь. С какой стати я буду выделываться? Ну, вот скажи!

— Это тебе очки нужны, чтобы тебя в школе Очкастой называли и из танцевальной студии выгнали. Вот!

— А почему это меня должны выгнать? С какой стати?

— А потому что, когда ты будешь танцевать и подпрыгнешь, очки у тебя упадут и тебя тогда выгонят. Вылетишь только так!

— Девочки! Хватит ссориться! Чего вы?

Подружки остановились и с удивлением поглядели друг на друга. Голос явно не принадлежал ни одной из них. И вообще это был мужской голос.

— А кто это сказал: «Девочки! Хватит ссориться!» — выпучив глаза, спросила Марина. — Кто из вас это сказал? Ты Оксана?

— Это я сказал: «Девочки! Хватит ссориться!» Я сказал!

Девчонки повернули головы. Перед ними стоял низенький старичок в широком костюме в полоску. На голове его была черная матерчатая фуражка, которые теперь можно увидеть только в музеях или в фильмах про старинную жизнь. В руке он держал черный пакет, в котором, судя по всему, был батон хлеба