— Вот в общем-то и все, — закончила свое повествование Оксана Владимировна. — Мы эту дамочку после исчезновения нанятого мужика не трогали, надеясь решить все при помощи денег.

— А тот мужчина, что взял деньги и исчез, впоследствии не объявлялся с теми самыми бумагами? — спросила я, не совсем веря в правдивость рассказанной истории.

— Где уж там! — воскликнула Миронова. — С такими деньгами он наверняка и в Тарасов-то больше не заглянет. Для него, пьяницы, пять тысяч как целый миллион.

Я кивнула, как бы поверив, хотя, напротив, все больше убеждалась в том, что Оксана Владимировна мне самым наглым образом врет. Решив попытаться вывести ее на чистую воду еще раз, я спросила:

— А только ли одна Надежда Чиликова шантажировала вас этими снимками? Не было ли кого еще, кто использовал их в своих целях?

Миронова ужасно удивилась вопросу, причем на сей раз удивление выглядело гораздо правдоподобнее всего остального, и спросила:

— Не понимаю, к чему вы клоните. Снимки же, кажется, только у жены Чиликова были, и ее муж о них не знал, так Надежда сама сказала.

«Неужто Миронова не знает о фотографе? — удивилась теперь я. — Тогда получается, что Федора убил кто-то другой из членов этого семейства. И скорее всего — сын, так как отец бы тогда уж точно снимки видел и не среагировал бы потом на них таким образом».

Все закручивалось в еще более сложный клубок, распутать который я в настоящий момент никак не могла по причине невероятной, невесть откуда навалившейся на меня сонливости. Я, не удержавшись, широко зевнула и сказала:

— У вас сильный кофе. Крепче того, что я обычно употребляю. Но меня все равно почему-то в сон клонит.

Оксана Владимировна мило улыбнулась и, взглянув на часы, воскликнула:

— Ой, вы уж меня извините, но мне пора ехать к мужу в больницу. Врачи просили привезти кое-какие лекарства, а я еще даже не собралась. Да, а что там по поводу кого-то другого, тоже владевшего проклятыми снимками? Вы еще чью-то смерть на мою семью повесить хотите? — полюбопытствовала она, не сводя с меня пристального взгляда.

— Нет, что вы, — неожиданно для самой себя откровенно заговорила я. — Просто была у меня версия, что раз снимки кто-то делал, то он тоже мог воспользоваться случаем и использовать их в целях шантажа, — отмахнулась я и направилась к двери, не переставая зевать.

Хозяйка проводила меня до двери и сказала:

— Если я вспомню что-то интересное — ну мало ли, вдруг что-то узнаю или вспомню, — где вас можно будет найти?

— Дома или по телефону, — не задумываясь ответила я.

— Диктуйте и то и другое, — попросила Миронова, взяла с полки блокнот и карандаш и добавила: — Вдруг потребуется с вами переговорить наедине, тогда я заеду.

Я продиктовала ей свой адрес и оба телефона, и мы попрощались. Я стала спускаться по лестнице к своей машине. Ноги были какими-то ватными — ужасно захотелось оставить все дела и лечь отдохнуть. Я доплелась до машины, открыла дверцу и плюхнулась на сиденье.

Понимая, что в таком дремотном состоянии ехать никуда просто нельзя, я попыталась привести себя в норму: выкурила сигарету и как следует потрясла головой — немного помогло. Тогда я завела машину и направила ее в сторону дома, пытаясь понять, почему так быстро наступила усталость, ведь я сегодня хорошо выспалась. Неужели меня так утомил разговор с Оксаной Мироновой? Под ее елейный голосок только и можно, что спать. Таких людей, как она, немало. Вот, например, у меня еще в школе был преподаватель, на уроках которого все просто повально засыпали, настолько монотонной и плавной была его речь. Ну да ладно, сейчас приду домой, немного вздремну, а уж потом подумаю, что делать дальше.

Где-то на полпути к дому на меня опять начала накатывать сонливость, но на этот раз гораздо сильней прежнего. Веки отяжелели, и мне с трудом удавалось удерживать глаза в открытом положении. Я усиленно их потерла, но это не помогло, наоборот: все вокруг меня медленно и уверенно стало погружаться в туманную дымку. Я практически интуитивно свернула машину к обочине, остановила ее и непонятно зачем защелкнула дверь.

Последнее, что мелькнуло в моей голове, было имя — Оксана.

* * *

Я очнулась оттого, что кто-то усиленно стучал в стекло водительской дверцы. Кое-как оторвав голову от руля, я повернула затекшую шею в сторону и увидела стоящего рядом с моей машиной гаишника. Тот что-то кричал мне, но ничего не было слышно — его голос заглушал шум дождя, тарабанящего по крыше и ветровому стеклу машины.

Я слегка опустила стекло и прислушалась.

— Ты, девушка, опилась, что ли? Я уже битый час до тебя достучаться не могу. Руль — не подушка, на нем не спят! — орал он мне прямо в ухо. — Давай свои документы и выползай из машины, дышать будем.

Крикливый голос гаишника помог мне немного прийти в себя, и я попыталась вспомнить, как оказалась в такой ситуации и что со мной произошло. Наконец цепочка событий выстроилась в моей голове, и я, тяжело вздохнув, вышла из машины и направилась вслед за стражем дорог. Холодный, хлеставший прямо по лицу дождь окончательно вернул меня к действительности и прогнал прочь сонливость. За это я ему была даже благодарна.

Гаишник протянул мне трубочку, и я, набрав в легкие влажного воздуха, равнодушно выдохнула в нее. Естественно, аппарат ничего не показал, что привело проверяющего в крайне удивленное состояние. Он попросил меня повторить процедуру и тщательно проследил, чтобы я не выдыхала воздух носом. Результат оказался тем же.

— Ничего не понимаю, — не скрывая своих чувств и изумленно воззрившись на меня, произнес гаишник. — Если вы не пьяная, тогда почему так крепко спите за рулем?

Желая поскорее избавиться от блюстителя порядка и вернуться в теплый салон машины, я понизила голосок и пролепетала:

— Товарищ инспектор, вы уж извините меня, я случайно. Просто с вечера выпила снотворного, а потом увидела, что оно просроченное, вот я и отправилась в аптеку за другим. Кто ж знал, что лекарство подействует… А как почувствовала в дороге, что стала засыпать, свернула на обочину, выключила машину, ну и… — я замолчала и зябко поежилась, намекая гаишнику на то, что неприлично держать девушку под проливным дождем, тогда как сам он скрывается под непромокаемым плащом.

Делала я это, как оказалось, зря: столь тонкий намек парень воспринять был не в состоянии. На его лице отражалась лишь глубокая задумчивость на тему того, как следует поступить со мной в такой ситуации: то ли отпустить, то ли выписать штраф, а может быть, сразу забрать с собой в отдел.

Я не дала ему времени на то, чтобы определиться в выборе, и сама предложила:

— Я понимаю, что побеспокоила вас, но, к сожалению, у меня с собой всего только пятьдесят рублей, на лекарства. Если желаете, я отдам их вам. Если нет, то давайте скорее оформляйте штраф, иначе я еще и простужусь, тогда вы будете виноваты в моей болезни.