Пожевав губами, старушка неопределенно мотнула головой.

— Так я тебе уже в тот день все и рассказала, и про лифт, и про парня в белых кроссовках. Больше, к сожалению, ничего нет. Жалко бедняжку! Эх, какая Таисия умница и красавица в «Розовых снах» была. Сегодня целый день этот сериал крутят по третьему каналу. Прощаются все с ней.

— Да, умница и красавица. Но я не только об этом хотела спросить. Вы у нас во дворе всех и все знаете, — решила я польстить старой сплетнице. — Клавдия Петровна, не подскажете, кому принадлежит или к кому приезжает синий фургон, возле подъезда вашего часто стоит. У него еще правая фара треснута.

— А, этот. Так это фургон Колькин из тридцать шестой квартиры. Он на нем работает, стройматериалы развозит. Сразу бы спросила — стоило из-за такой мелочи на торт тратиться?

— Нет, тортик — это святое, это совсем не мелочи, — рассмеялась я.

— С твоей фигурой можно спокойно тортики лопать, а вот мне уже куда? — пышная и крупная дама Клавдия Петровна, уплетая сливочный крем, счастливо улыбнулась. — А ведь не поверишь, Танечка, когда-то давно в твои годы я знаешь какая была?

Старушка ушла в комнату и вернулась с толстым потрепанным альбомом.

Со старых, потемневших от времени фотоснимков на меня смотрели люди прежнего, послевоенного поколения.

Многих из них уже не было в живых.

Чтобы не обидеть Клавдию Петровну, я внимательно переворачивала страницы старого альбома и слушала ее рассказы.

— А вот она я. Не похожа, правда? Это мне шестнадцать лет, сразу после окончания школы, — похвасталась Петровна.

Действительно, узнать в темноглазой стройной девушке с задумчивым взглядом пышную и расплывшуюся старушку было сложно.

— Эх, как давно это было. Вот иногда достаю фотографии, рассматриваю. Даже не верю, что так можно измениться. То, что на фотографии, и то, что сейчас, — совершенно разные люди, — продолжила изливать свои горести Клавдия Петровна.

А у меня в этот момент перед глазами встала совсем другая фотография совсем другой девушки. Настоящий приступ дежавю.

Шестнадцатилетняя Таисия Скворцова сразу после окончания школы тоже мало чем была похожа на блистательную красавицу Таисию Дятлову.

И так жаль, что в одночасье злой рок и судьба-злодейка прервали жизнь актрисы.

Я в очередной раз дала себе задание обязательно докопаться до правды, вывести преступников на чистую воду.

Тут я вспомнила еще про одно свое, «кошачье» дело.

— Клавдия Петровна, вы Виолетту — кошку вашей соседки Лидии Степановны — знаете? — серьезным тоном спросила я.

— Виолетту? — удивилась свидетельница. — Ее кошку, да, знаю. Она постоянно про нее рассказывает, все уши уже прожужжала: «Виолетта — то, Виолетта — се, Виолетта это кушает, это не кушает, это хочет — это не хочет». Тьфу, противно даже. Я считаю, что она сама разбаловала свою монстриху. А почему ты спрашиваешь? — задумчиво ответила Клавдия Петровна.

— Пропала Виолетта.

— Да неужели? Вот горе-то. А я думала, что Лидка такая смурная ходит. Грустная все. А на днях у меня большую сумму в долг заняла. Я думала, с внуком ее что случилось. Она так деньги просила у меня, плакала, обещала вернуть, как только, так сразу.

— А много она заняла? — Я насторожилась.

— Я дала пятнадцать тысяч, из своих гробовых, которые откладываю на черный день. Вроде бы Евгения Михайловна из сорок пятой ей тоже денег одолжила. Но я не знаю на что! Это с кошкой ее связано?

— Возможно, — я задумалась.

Лидия Степановна, похоже, меня не послушалась и решила заплатить выкуп за свою кошечку. Вот для чего ей деньги!

Я тут закрутилась с делом Дятловой и немного отвлеклась от Виолеттиных страданий. Нужно обязательно поговорить с Лидией Степановной, чтобы та не наделала глупостей.

Поблагодарив Клавдию Петровну за чай и гостеприимство, я попрощалась и поднялась на четвертый этаж к Николаю в квартиру тридцать шесть.

Сначала мне дверь долго не открывали, и я уже раздумывала, не спуститься ли к Клавдии Петровне и не спросить ли номер телефона Николая, но все-таки дверь тяжело скрипнула, и в щелку показались всклокоченная голова и заспанное лицо моего соседа.

Я вспомнила, что уже видела его в нашем дворе.

У меня отличная память на лица, в моем деле это весьма помогает.

Действительно, описание таксиста Ашота очень подходило Николаю — «настоящий хмырь». Но вслух я, конечно, сказала другое:

— Николай, добрый день. Я ваша соседка Татьяна, я к вам по очень важному поводу. Можно с вами поговорить? — засыпала я вопросами мужика.

— Татьяна, а я тебя знаю? Ты кто? — голос у мужчины был хриплый и сонный.

На часах уже около часа дня, а он все еще спит? — про себя удивилась я.

Но от Николая так сильно несло перегаром, что я отлично поняла: и почему он до сих пор спал, и почему, несмотря на будний день, он до сих пор не на работе.

Подвинув его плечом, я вошла в тесную и вонючую прихожую.

В квартире тоже витал дух перегара и каких-то ужасно пахучих капустных щей.

— Ты кто? Че надо? — задавал одни и те же вопросы Колян.

— Нет, так мы ничего не узнаем! Так дело не пойдет! — решила я.

Я протиснулась в захламленную кухню, открыла холодильник и на нижней полке нашла банку нефильтрованного.

Пока свидетель не похмелится, от него ничего путного не узнаю. Это правило я неукоснительно соблюдаю во многих своих расследованиях.

Вот и сейчас, увидев заветную баночку в моих руках и в два глотка опустошив ее содержимое, Николай заметно повеселел, взгляд его стал более осмысленным.

Вот она, живая вода нового поколения!

— Теперь поговорим? — снова спросила я.

— Поговорим, заходи! Тебя Люська прислала? За деньгами? Скажи, что пока нету, отдам, когда смогу! Нечего каждый день требовать и сюда зря таскаться! Вот вы бабы…

Но его философские терзания о сущности баб я пресекла на краю.

— Нет, я не от Люськи. Синий фургон во дворе твой стоит?

— Ну мой. А что, перепарковать надо? Я сейчас не могу! Я это, болею, вот.

— Знаем твою болезнь! — усмехнулась я. — Ничего перепарковывать не надо. Ты третьего дня на нем работал?

— Ну да. Я каждый день на нем работаю. Вот только сегодня заболел, не могу. Третьего дня точно работал, — принялся давать путаные объяснения Коля.

— Про убийство актрисы в вашем лифте слышал?

Почесав под майкой тощую грудь, Николай утвердительно кивнул.

— Слышал, конечно. Кто не слышал? А что, меня подозревают? — от удивления у него даже открылся рот. — Я что? Я ничего не знаю!