– А иголочки мяяяяяяягонькие… – улыбалась Ежиха.

– А мы их с пипетками кормили, – Пётр Черешня говорил, не выпуская папиросы изо рта, – а они всё одно – подохли. Один за другим. По очереди.

– Усопли, – поправила Ежиха.

– Мы их под черешней похоронили, – сказал Олег Шлюпка, – в спичечных коробках.

– Подо мной? – спросил Петр Черешня. – Как?

– Потому что ты дерево, – сказала Ежиха, и Пётр заорал от ужаса. Он покрылся древесиной и стал деревом. Он мгновенно высох и скрючился, беззвучно вопя ртом – дуплом. Он сразу остался где-то далеко позaди. И стало понятно, что движутся остальные с угрожающе опасной скоростью. Они обогнали электричку. Потом чуть замедлили ход, поравнялись с третьим от тепловоза вагоном и впрыгнули в тамбур. Покурить. Шлюпка и Горчица свернули по козьей ножке, а Ежиха клубком свернулась.

– Как-то автоматически, – сказала она.

В тамбур вошла на задних ногах коза.

– Отдайте передние, бесстыдники! – сказала она.

Иван и Олег сконфуженно затушили и прикрутили козьи ножки на место.

Ноги у козы были разного размера и толщины. Все четыре. Но коза явно была довольна.

– Мария, – сказала она, – можно Маша.

– Олег, – сказал Иван.

– Иван, – сказал Олег.

– Ёж женского пола, – сказали с пола.

Коза Маша прислонилась к стенке тамбура и осмотрела всех присутствующих.

– Я непростая коза, – сказала она, – и я не одна.

– Да, – сказал кто-то, – с ней я.

– Кто? – хором Горчица и Шлюпка.

– Цыганская Игла!

И все, действительно, увидели большую цыганскую иглу, торчащую из козьего глаза.

– Фуууууу!!!!! – сказали все, – фууууууууууууууууууу!!!

– Вам показалось! – сказала Игла. И все увидели, что им, действительно, показалось.

Спирохета, сжимая в своей прохладной ладошке левый мизинец [Ф] Ольги и цокая каблуками новых сапог, стремительно спускалась под землю. В переход под Люблинской улицей. Обе прошли уже больше половины пешеходного тоннеля, когда [Ф] Ольга вдруг развернулась и почти побежала назад. Спирохета последовала за ней.

Прямо посреди перехода, на затоптанном кафеле, лежала в разных позах группа панков.

Крайним справа в клетчатых кедах, клетчатых штанах, в клетчатом пиджаке был Ади. Он лежал на спине, сунув руки в карманы пиджака и глядя куда-то в космос сквозь четырёхметровый слой почвы и асфальта.

– Фуяссе! – сказала подошедшая Спирохета.

Ади перевёл взгляд из космоса на неё.

– Вот именно, – подала голос [Ф] Ольга.

Ади перевёл взгляд на неё.

– Ты чего здесь лежишь? – спросила [Ф] Ольга.

– Это не я лежу. Это они тут лежат, – Ади мотнул головой в сторону панков. Его волосы зацепили окурок и переместили его на пару сантиметров севернее. [Ф] Ольга смотрела на этот окурок. Спирохета на губы Ади.

– Они тут лежат? – спросила [Ф] Ольга. – А ты?

– Я к ним присоединился, – Ади достал руки из карманов и в них оказались сигареты и зажигалка. Ади прикурил, сунул пачку и зажигалку обратно в карман, взял сигарету пальцами правой руки. Сжал левой кистью правый локоть. Спирохета и [Ф] Ольга молча наблюдали за этой процедурой.

– Ты зачем тут лежишь? – спросила, наконец, Спирохета.

– «Зачем» не совсем правильная формулировка, – Ади выдохнул в космос клуб дыма. Закончил:

– Вопросы?

[Ф] Ольга кивнула. Спросила сразу же:

– Почему ты тут лежишь, Ади?

Ади пожал плечами:

– Не знаю. Много чего не знаю в этом мире. Как выяснилось. Например, не знаю, зачем мужики в Калмыкии берут два лезвия, ставят крест-накрест и вгоняют в головку члена. Она раскрывается. Заживает так. Называется «розочка». Или, мля… «ромашка».

Ади замолчал. Затянулся. Выдохнул дым вверх.

Пауза. Шорох десятков подошв о кафель пола. Невнятная музыка из ларька где-то на поверхности. Где-то недалеко от ступенек, ведущих в переход.

Запах пирожков с ливером. Молчанье панков.

– Зачем? – спросила [Ф] Ольга изумлённо.

– Бабам нравится, – Ади щелчком отправил окурок в сторону урны.

– Каким бабам? – ещё более изумлённо спросила [Ф] Ольга.

– Калмыцким, мля! – зло сказал Ади.

– На кого-то ты похожа, – так же зло произнёс он, глядя на Спирохету.

– Ты всегда говорил, что я похожа на молодую Ротару. Если гипотетически, конечно, предположить, что София Ротару моложе и что она кореянка, – ответила Спирохета спокойно.

– Ты был в Калмыкии? – подала голос [Ф] Ольга после непродолжительной паузы, во время которой рассматривала жвачку, прилипшую к подошве клетчатых кед.

– Нет. Это мне один калмык в поезде рассказал. И показал.

– Ты куда-то ездил? – спросила [Ф] Ольга.

– Нет.

– Блин, Ади, – Спирохета склонила голову набок, – мне кажется, ты болен.

– Болен, – покивал Ади, – ещё как болен. Я болею бессонницей. Давно. Лет за пятнадцать до того, как это стало модно, заболел. Я не сплю уже много лет. Не сплю НОРМАЛЬНО, в смысле. Я не сплю с лета тысяча девятьсот девяносто третьего года. И вы, стоящие сейчас передо мной и пытающиеся вычислить, как долго я не сплю, знайте: время-то идёт. А я не сплю с 1993 года. До сих пор. И хочу сказать, что никакого кайфа от этого не испытываю.

Спирохета и [Ф] Ольга взирали на него сверху вниз.

– Это привело к тому, – продолжал Ади, – что примерно последние восемь лет в моём алфавите отсутствует Мягкий Знак. В Моём Мире отсутствует само понятие «мягкий». Я ТВЁРД КАК ТВЕРДЬ. ТВЕРДЬ и есть я. И Я – ТВЕРДЬ. Крепче меня НЕТ НИЧЕГО. Я – Самая Твёрдая Субстанция во Вселенной.

Спирохета и [Ф] Ольга молчали.

– Так я думал. Ещё совсем недавно. А оказывается, я ничего не знаю. Вообще ничего не знаю. Всё-то, оказывается, совсем по-другому. Вообще.

– Ты курил шалфей, – сказала Спирохета.

– Да, – сказал Ади, – я думал, что это шалфей. Но шалфей не может так долго… И вообще ТАК переть. Думаю, это был не шалфей. Думаю, что я вообще не курил. Думаю?

– Так! – сказала Спирохета. – Кофе. Душ. Бульон. Плюха. Трахаться. Спать.

– Вообще не курил, – уверенно сказал Ади, – в реале точно не курил. Мне во сне предложили покурить. Я подумал, что это шалфей. Взял и покурил.

– Во сне? – спросила Спирохета.

– Кто? – спросила [Ф] Ольга.

– Мальчик и две собаки. Огромных пса. Один чёрный, – сказал Ади. Потом закончил задумчиво: другой белый…