На другой день Гуго, придя к Готфриду, посоветовал ему заключить мир с императором, если он не хочет вновь испытать на себе военное искусство самодержца, и дать клятву хранить незапятнанную верность императору. Но Готфрид сказал ему с порицанием: «Разве не ты вышел из своей страны, как царь, с большими богатствами и войском, и сам низвел себя с такой высоты на положение раба, а теперь, будто совершив великий подвиг, ты приходишь советовать то же самое и мне».

В ответ Гуго сказал: «Прежде всего мы не должны были покидать свою собственную страну и не зариться на чужую; но если мы дошли до этих мест, то очень нуждаемся в покровительстве императора, и нас не ждет ничего хорошего, если мы не подчинимся ему».

Гуго ушел, и положение только ухудшилось. Самодержец, узнав, что идущие позади Готфрида графы уже приближаются, послал к Готфриду некоторых из своих лучших военачальников с войсками, поручив им убедить его переправиться через пролив. Когда их увидели латиняне, они, не выждав ни мгновения и даже не узнав их намерений, бросились в бой. В ожесточенной битве, завязавшейся между ними, погибли многие с той и с другой стороны. Некоторые наши воины, храбро ринувшиеся в бой, были ранены; и поскольку ромеи сражались доблестно, латиняне обратились в бегство. Таким образом, спустя некоторое время Готфрид подчинился воле императора. Придя к нему, он дал ту клятву, которую от него требовали. А именно: все города и земли, а также крепости, которыми он овладеет и которые прежде принадлежали Ромейской империи, он передаст под начало того, кто будет назначен с этой целью императором. Поклявшись в этом, Готфрид получил богатые подарки от императора; он был принят в императорском дворце и стал сотрапезником самодержца. Затем он переправился через пролив и разбил свой лагерь под Пелеканом. Император же распорядился, чтобы им в изобилии доставлялось всякое продовольствие.

Алексей и младшие военачальники Февраль – апрель 1097 г. (?)

Анна Комнин

Вслед за Готфридом прибыл граф по имени Рауль с 15 тысячами всадников и пехотинцев; со своими графами он расположился лагерем у Пропонтиды, возле так называемого Патриаршего монастыря, а остальные войска протянулись до самого Сосфения. На уме у Рауля было то же, что и у Готфрида, и он откладывал переправу с намерением дождаться идущих позади графов. Император же, предвидя будущее и опасаясь их прихода, всеми средствами побуждал Рауля к переправе. Он позвал к себе Опоса, человека, не уступавшего никому в храбрости, благоразумии и военном искусстве, и приказал ему по суше отправиться с другими доблестными воинами к лагерю Рауля и заставить его всеми имевшимися в его распоряжении средствами переправиться через пролив. Когда Опос увидел, что Рауль вовсе не подчиняется предписаниям императора, говорит о нем с дерзостью и держит себя надменно, он выстроил своих воинов в боевом порядке, с оружием в руках, чтобы испугать варвара и убедить его переправиться на другой берег. Но Рауль быстрее, чем слово сказывается, выстроил в боевом порядке своих кельтов и тотчас же завязал с Опосом большое сражение. Случайно в это самое время с моря подъехал Пигасий, чтобы переправить отряды Рауля на ту сторону. Видя, что на суше идет бой и кельты с яростью нападают на войско ромеев, он высадился на берег и напал на кельтов с тыла. Много кельтов было убито, еще больше было ранено, а оставшиеся стали просить о переправе. Император, человек весьма предусмотрительный, не хотел, чтобы они соединились с Готфридом и настроили его против самодержца, рассказав о случившемся. Поэтому он с радостью согласился на просьбу кельтов и, погрузив их на корабли, отправил морем к Гробу Спасителя, к чему они и стремились. Он отправил послов и к тем графам, которые были еще в пути, передал им дружелюбные слова и вселил в них добрые надежды. Придя в Константинополь, они с готовностью исполнили все приказы. Вот и все о графе Рауле. Вслед за ним приближалось новое бесчисленное множество людей, собранное почти изо всех кельтских земель, во главе с предводителями – королями[29], герцогами, графами и даже епископами. Самодержец, человек, удивительно умевший предвидеть будущее и заранее принимать нужные меры, отправил к ним послов с поручением дружелюбно их встретить и передать добрые слова. Он распорядился доставлять им в пути продовольствие и поручил это специально назначенным людям, чтобы у латинян не возникало ни малейшего повода и никакой причины к неудовольствию. Все они устремились к столице. И казалось, было их больше, чем звезд на небе и песка на морском берегу. «Тьмы, как листы на древах, как цветы на долинах весною», по словам Гомера, – столько было их, и все они стремились в град Константинов. Я охотно привела бы имена их предводителей, но лучше, полагаю, этого не делать. Язык мой немеет, я не в силах произносить нечленораздельные варварские звуки, и меня пугает масса варварских имен. И к чему мне стараться перечислить такое множество имен людей, один вид которых наполняет отвращением окружающих?

Когда они наконец достигли столицы, их войска расположились, по совету самодержца, у монастыря Космидия, растянувшись вплоть до Иерона. Не девять глашатаев созывали их, как некогда эллинов, своим криком, а много сильных воинов, повсюду следуя за ними, призывали их исполнять повеления самодержца. Император, желая склонить графов к той клятве, которую уже принес Готфрид, стал приглашать их к себе по одному, стараясь с глазу на глаз объяснить им свои намерения и с помощью благоразумных повлиять на противившихся ему. Но, выжидая прибытия Боэмунда, они не поддавались никаким уговорам, а находили разные способы уклониться от клятвы, выдвигая то одно, то иное требование. Император легко опровергал все их аргументы, и, пустив в ход разные средства убеждения, побудил их наконец дать ту же клятву, что и Готфрид. Его же самого вызвал по морю из Пелекана, дабы клятва была подписана в его присутствии.

Когда все, в том числе и Готфрид, были уже в сборе и когда все графы дали клятву, кто-то из знати осмелился сесть на императорский трон. Император стерпел это, не сказав ни слова, так как давно знал надменный нрав латинян. Но граф Балдуин подошел к этому человеку, взял его за руку и, заставив встать, сказал с упреком: «Нельзя так поступать, ведь ты обещал служить императору. Да и не в обычае у императора ромеев, чтобы его подданные сидели в его присутствии. Тот же, кто поклялся стать слугой его царственности, должен соблюдать обычаи страны». Тот ничего не сказал Балдуину, но, пронизав его недобрым взглядом, проговорил про себя на родном языке: «Что за деревенщина! Сидеть одному, когда вокруг него стоит столько герцогов!» От императора не ускользнуло движение губ латинянина. Подозвав одного из переводчиков с латинского языка, он спросил его о значении сказанного. Однако он до времени ничего не сказал латинянину, но сохранил его слова в памяти. Когда же все прощались с императором, он подозвал к себе этого надменного и бесстыдного латинянина и спросил, кто он такой, откуда происходит и какого рода.

Тот ответил: «Я – чистокровный франк знатного рода, и мне известно одно: в той местности, откуда я родом, есть храм, сооруженный в древние времена. Туда приходит каждый, кто хочет сразиться на поединке. Вооруженный для единоборства, он просит там помощи у Бога и остается в ожидании того, кто отважится принять его вызов. Я тоже провел там долгое время, ожидая, кто сразится со мной, но никто не дерзнул».