- Гретхен? Какая такая Гретхен?

- Ох, опять я… Я так привязываюсь к тебе, что все время забываю, как мало времени ты провела вместе с нами. - В этот леденящий душу миг призраки родителей Софии дышали им прямо в шею. Маргарита отложила вышивание и, расставив ноги, чтобы подол провис, вывернула туда содержимое корзинки с шитьем. - Я найду эту нитку, - пробормотала она и добавила: - Гретхен - так меня звали, когда я была совсем малюткой. Малышка Грета. Но когда я начала взрослеть, мама с папой старались обращаться ко мне «Маргарита» всякий раз, когда я совершала нечто похвальное. Полагаю, чтобы я лучше усваивала, что такое хорошее, взрослое поведение. Но ты ведь знаешь маленьких детей… Я потом поняла, в чем дело. Они хотели завести двух дочек и почему-то не осознали, что существую лишь я одна.

Как-то на Рождество - мне как раз исполнилось пять - меня выбрали, чтобы идти в переднем ряду в факельном шествии. Кажется, мы жили тогда в Дюссельдорфе… Это было великолепно! Все дети собрались на Мясницком мосту с праздничными фонариками на длинных шестах. Мой был как снежинка с шестью лучиками. Потом мы все вместе строем прошли к замку, где давали горячий сидр и лакомства.

Итак, все было превосходно, пока мы не собрались на парадной площадке замка и старый отец Вёльгемут - теперь он уже скончался - не вышел к нам одетый святым Николаем. У него была епископская одежда, митра и посох, и белая борода из шерсти, ниспадавшая до колен. Меня никто об этом не предупредил! Он направился прямо ко мне, весело улыбнулся, как и подобало в подобном случае, и я запаниковала! И со страху ударила его.

- О нет!

- Да! Фонариком! Митра слетела с него. Моя «снежинка» упала, и от свечи загорелась его борода.

- Не может быть!

- Это было! О-о-ох! Я с криками побежала прочь. Но отец Вёльгемут, который на самом деле был милым и славным человеком, не захотел срывать бороду перед детьми, чтобы они не увидели, что на самом деле он не святой Николай. Поэтому он побежал прочь, громко призывая кого-нибудь плеснуть воды ему на бороду. Но поскольку по случаю праздника снег почти весь убрали, а замок был самым высоким местом в городе, то воды взять было негде.

Все происходило как в глупой сказке. Все дико кричали, махали руками и наталкивались друг на друга, и, конечно, все дети перепугались и разбежались со своими шестами и фонариками. Удивительно, что мы не устроили в городе пожар. Но до беды не дошло, наконец двое солдат попросту схватили отца Вёльгемута и окунули его головой в поилку для лошадей.

София хохотала так, что по ее щекам текли слезы. Она отбросила свое вышивание и подвывала от хохота.

- Мои родители, конечно, испугались, что я запаниковала и в ужасе от того, что сейчас натворила, скроюсь в какой-нибудь укромный уголок, где меня ни за что не найдут. Поэтому они стали бегать через толпу и звать меня: «Маргарита! Маргарита!» Отец потерял шляпу на волчьем меху, а тетушку Пеннигер - она тоже была там - сбили с ног и оставили огромное пятно на ее платье, которым она до сих пор меня попрекает. О, это был сущий хаос!

Наконец они отыскали меня - я стояла на том же самом месте, где была, когда святой Николай налетел на меня. Я не сошла с него ни на миллиметр. Посмотрев им в лицо, я храбро сказала: «Это сделала Гретхен! »

- О, перестань! Я сейчас лопну!

- С тех пор я откликалась только на Маргариту, и никогда на Гретхен. Ведь та была плохой девочкой. Но я иногда приписываю ей всякие истории. Например, я каждое утро расчесываю волосы, по сто раз проводя расческой в каждую сторону. А Гретхен просто выбрасывает расческу за окошко и ходит растрепой. Я по утрам выливала из ночных ваз и мыла полы. Гретхен выплескивала из горшков на пол . Когда я в церкви молилась за свою душу, она крала мои драгоценности. Она одевалась в мужское платье и посещала места, куда не пристало ходить добропорядочной девушке. Она ломала вещи и дралась. Она ничего не боялась. Когда она подросла, то позволяла мальчишкам залезать к ней руками под юбки, хотя не думаю, что вполне понимала, зачем они это делают. Все это, по моим представлениям, делала именно Гретхен. Сейчас она наверняка стала отъявленной потаскушкой.

Предмет за предметом содержимое корзины наконец вернулось на место. Но зеленая нитка так и не нашлась. Маргарита вздохнула.

- А иногда, - задумчиво проговорила она, - мне очень хочется стать Гретхен. Бедняжка Маргарита! Она - хорошая девушка, которая делает всю черную поденную работу и не жалуется. А Гретхен совершенно беззаботная. Иногда мне хочется, чтобы я могла… чтобы он сделал это снова!

- Сделал что? Я не понимаю.

Маргарита подобрала юбки и встала.

- Пожалуй, нам лучше пойти в дом.

Этим летом цветочной аллеи не стало. Ее устроили много лет назад, когда отец Маргариты решил, что может себе позволить перенести склад в другое место, а задний двор превратить в уединенный садик. Поперек проезжей дороги под присмотром матери Маргариты была устроена цветочная аллея, на которой, чтобы позабавить мужа, с одной стороны она высадила белые розы, а с другой - красные. Спустя три года, когда цветущие кусты наконец-то встретились и переплелись, Маргарите выпала честь объяснить отцу, что они восстанавливали события войны Белой и Алой Розы. Он смеялся до полного бессилия, а этот случай стал его излюбленной семейной историей.

Проезжую дорогу требовалось расширить во что бы то ни стало. Строение, через которое она проходила, - жителей оттуда выселили ради расширения мастерских Фауста - было укреплено дополнительными подпорками и как следует отремонтировано. Рабочие срубили, связали в пучки и увезли на повозке розы. Над утоптанной землей, где прежде был сад, теперь возвышался временный навес, приютивший кузнецов и литейщиков, работающих над постройкой черной металлической машины-дракона, называемой ими «локомотив».

Маргарита молча наблюдала за этим, ощущая, как безвозвратно исчезает детство.

Всю первую половину этого долгого волшебного лета Рейнхардты среди роз давали вечера и устраивали послеобеденные чаепития, на которых Фауст являл чудо за чудом. С помощью магического устройства с фонарем, где использовалась электрическая световая дуга, он показывал серию стеклянных пластинок с офортами Альбрехта Дюрера, изображавшими виды города, экзотических заморских животных, Рождество Христово, скелет Смерти, беседующий с рыцарем, и изумительно точный портрет самого Фауста. Посредством хитроумного приспособления нарисованное на пластинках увеличивалось на свежепобеленной стене, которую специально выровняли для этой цели. После чего Фауст прочитал лекцию об устройстве, благодаря которому картинки будут двигаться, словно живые, что поражало до глубины души и вызывало смятение у всех, кто слушал.

В другой раз он представил всем швейную машину. Ее работу демонстрировала молодая симпатичная белошвейка с шелковыми ленточками на голове и фарфоровой кожей, как у дрезденской куклы. Нажимая изящной ножкой на педаль, она в считанные секунды сострочила из уже готовых частей красивый бархатный костюм. После этой демонстрации отец Маргариты удалился к себе, надел этот костюм, а затем вышел к публике, под аплодисменты и льстивые заявления, что костюм сидит безукоризненно. София высказала мнение, что в новом устройстве есть нечто греховное и что оно приведет к тщеславию и роскоши. Однако Маргарита с задумчивым лицом заметила: