На подмогу нежданно пришел Горбоклюв. Вадим, едва окреп, переселился в свой двухместный номер. Здесь было немногим легче – сосед изводил пустозвонством, зато не было недреманного ока Эмили. На другой день после получения фурмановского письма Вадим подсел к столу и в течение полутора часов натужно скрипел пером. Горбоклюв, как хищник, унюхавший добычу, ходил вокруг, но не сумел ничего подсмотреть. К его радости, Вадим запечатал написанное в пакет и попросил отнести на почту, отправить в Москву. На пакете значился адрес Фурманова.

Петрушка сию минуту умчался. Не было сомнений, что побежал он не на почтамт, а к Эмили. Сейчас эти двое будут вскрывать конверт и читать неразборчиво исписанные листки, в которых, признаться, содержалось сплошное словоблудие.

Фурманов неглуп – если и доберется до него эта бодяга, допетрит, что писана она для отвода глаз. О настоящем же Вадим напишет позже и передаст с курьером.

Февраль выдался в Ленинграде солнечным, но ветреным. Оставшись без надсмотрщика, Вадим оделся потеплее и беспрепятственно покинул «Англетер». Как же здорово было выйти на улицу, вдохнуть в себя напоенную морской влагой питерскую свежесть! Сделав первые пять шагов, он прислонился к тумбе с объявлениями, постоял с пьяной улыбкой. Но увидел, как кто-то из прохожих показывает на него постовому, встряхнулся и пошел дальше.

Путь лежал на Васильевский остров, где располагались и квартира Павлова, и руководимый им Институт физиологии. Через сад Трудящихся Вадим вышел на Рошалевскую, бывшую Адмиралтейскую, и по Республиканскому мосту перешел на противоположный берег Невы. Этот район он знал досконально – учился здесь в университете на юриста. Сколько же лет с той поры утекло!

Домой к академику он не пошел. Было еще не так поздно – часов шесть вечера, – вероятнее всего, известный работяга корпит у себя в институте. У Кунсткамеры Вадим свернул на Тучкову набережную, сбавил шаг. Тут рядом, спешить некуда.

Когда подходил к зданию биржи, заметил за собой слежку. Все тот же надоедливый инкогнито в кубанке шлепал позади как привязанный. В Вадиме вскипела злость. Он свернул к бирже и стал петлять между дорическими колоннами, а потом спрятался за одной из них.

Неизвестный потерял его, стал озираться, заюлил на месте. Вадим выждал еще немного, выскочил из-за колонны и бросился прямо к нему. Рассчитывал, что Мистер Икс, даже если он вооружен револьвером, не откроет пальбу посреди людского скопления.

Тот и не открыл – втянул голову в плечи, развернулся и стал по-заячьи, зигзагами, улепетывать прочь. Раззадоренный его бегством, Вадим поддал ходу. Будучи здоровым, он бегал спринтерски – стометровку одолевал всего на полторы секунды хуже, чем олимпийский чемпион Абрахамс. Но то было раньше. Недолеченная пневмония напомнила о себе уже на первом десятке метров. Бойкий незнакомец оторвался от преследования и скрылся во дворе биржевого пакгауза.

Когда Вадим вбежал туда, он увидел нагромождения закопченных бочек и объемистых ящиков. Они стояли неплотно, между ними оставались просветы, сквозь которые могла бы прошмыгнуть кошка или в крайнем случае пролезть ребенок. Неизвестный заметался по двору, как маленькая зверушка, посаженная в банку. Отступать ему было некуда – сзади уже надвигался Вадим, подобравший с земли железный прут весом не менее полупуда.

Вот и все. Сейчас как минимум одна загадка разрешится.

– Стоять! Р-руки вверх, лицом ко мне!

Незнакомец и не думал повиноваться. Он бочком впихнулся между ящичными штабелями и принялся как бы ввинчиваться в узкую прощелину. Мгновение – и его фигура исчезла. Вадим подбежал к ящикам, шарахнул по ним своей импровизированной палицей. Ящики отсалютовали щепками, но штабель даже не шатнулся. А незнакомца и след простыл.

Вадим отшвырнул прут, выбранился. Такую верткость он видел лишь у одного человека, но тот никак не мог сейчас оказаться в Ленинграде.

Что ж! Рвать на себе волосы и кусать локти – дело зряшное. Упустив злодея, Вадим кручинился недолго. Восстановив дыхание после забега, он пустился дальше по набережной.

В Институте физиологии на Тифлисской улице предъявил мандат. Пропустили, направили в приемную. Обеспокоенная секретарша с актуальной в двадцатые годы стрижкой под мальчика поинтересовалась целью визита и попросила подождать. Вскоре Вадим уже входил в директорский кабинет.

Он ожидал увидеть книжные шкафы с полками, прогибающимися под тяжестью толстенных томов, или подобие лаборатории с пробирками, ретортами и гудящим электрооборудованием. Но узрел совсем другое: на стенах под стеклом красовались бабочки и жуки, пришпиленные булавками к картону. Они топорщили крылышки и усы, переливаясь всеми цветами радуги. Вадим, зачарованный этим зрелищем, не сразу обратил внимание на старичка с пухлой белой бородой, утопавшего в кресле за грузным столом, сработанным в стиле «русский модерн». Переднюю панель украшало изображение летящей в ступе Бабы-яги. Кроме того, в кабинете стояло несколько гамбсовских стульев и бюро из красного дерева.

– Здравствуйте, – пропел старичок голоском сказочного волхва. – Вы ко мне? Прошу.

По правую руку от него, на пуфике, возлежала болонка, недвижимая, как творение таксидермиста.

Старик поглаживал ее, запустив морщинистые пальцы во вьющуюся шерсть.

Вадим присел на стул. Заготовленное вступление вылетело из головы, он не знал, с чего начать. Насекомые, одно экзотичнее другого, окружали его со всех сторон. Их изобилие пугало, вызывало мандраж.

– Нравится вам мое собрание? – прожурчал старичок, дремотно жмурясь на лампу с зеленым абажуром. – Я, душа моя, чем только не увлекался! Начинал с картин, марок почтовых… Но все это суть мертвечина. Истинная красота в том, что создано провидением. Даже в самой ничтожной инфузории.

Будь это персона менее величественная, Вадим возразил бы, что засушенные махаоны и навозники – тоже суть мертвечина. Но в данных обстоятельствах лучше было не затевать ненужных прений. Поэтому он перешел к волновавшему его вопросу. Излагал дольше, чем следовало, путался и вдруг заметил, что Павлов его не слушает. Ученый с мировым именем похрапывал, запрокинув голову и подняв бороду.

Вадим тактично кхекнул. Чучело на пуфике ожило и слегка куснуло хозяина выше запястья. Академик проснулся, заморгал.

– Виноват… До утра сегодня экспериментами занимался. Условно-рефлекторные связи, знаете ли. Не выспался. Да и возраст уже не тот, устаю быстро… О чем вы?

– Как р-раз об условных р-рефлексах, – терпеливо повторил Вадим. – Можно ли посредством определенной мелодии заставить человека совершить необдуманные действия? Сидит, допустим, добропорядочный сторож, караулит склад, ни о