— Поэтому-то и можно было втиснуть столько комнат, да еще и с такими высокими потолками в такой узкий дом, — объяснял Рольф. — Ты посмотри на сами комнаты, ведь и в декоре нет ни одной повторяющейся детали. Каждый шпингалет, каждая дверная ручка, каждый подоконник — шедевр сам по себе и второго такого нет ни в этом доме, ни в мире. Подобных зданий в Брюсселе много, самому Виктору Орта принадлежит еще пять или шесть. Надо же, уже начинаю забывать. Надо будет проверить, пять все-таки или шесть. Но мы все их не успеем посмотреть. Это — лучшее из его зданий, он же тут жил, поэтому не только архитектура, но и внутренний декор — это подлинное произведение искусства. Так что вполне достаточно. После ланча я хочу повести тебя в новую часть города, там все иное, современная архитектура последнего десятилетия. «Берлемон», прежде всего.

— Погоди, что ты все время торопишься, прямо настоящая собака, бегаешь, крутишься. Давай сначала все тут осмотрим. По этому дому можно несколько дней проходить. Одни мозаичные полы можно часами разглядывать.

Когда они перекусили в кафе и двинулись в сторону новой части города, Варя спросила:

— А ты называл имя то ли музея, то ли здания, я не поняла тогда, что-то похожее на «бегемот», помнишь?

— Madchen, Madchen, ты смешная. «Бегемот»! Никому больше не говори, это стыдно не знать. Ты вообще не читаешь газет, что ли? «Бер-ле-мон», поняла? Это штаб-квартира Еврокомиссии. Самое большое здание в Европе. Построено в форме огромной звезды, от которой отходят лучи-крылья. Сейчас мы пройдем через сквер, свернем направо, еще немного поднимемся вверх и там уже до «Берлемона» рукой подать. Кстати, обрати внимание на этот сквер, смотри, какой приятный зеленый пруд в центре, даже утки плавают. Летом здесь все цветет, клумбы необыкновенные. У бельгийцев огромная любовь к мелким деталям, которые они доводят до совершенства. Каждая деталь — произведение искусства.

Варя с интересом слушала, вертела головой по сторонам. Рольф вывел их на очередную площадь с очередным сквером. В центре одной из его дорожек был вмонтирован круг.

— Это символ объединенной Европы, — пояснил Рольф, — это же евро, монетка, видишь? Встань на нее и посмотри через дорогу. Отсюда открывается самый красивый вид на «Берлемон».

— Собака, я все вижу. Ну почему ты все время показываешь пальцем. Это неприлично.

— Madchen, не отвлекайся на ерунду. Смотри и наслаждайся.

Варя принялась послушно рассматривать здание. Оно было столь колоссальным, что, несмотря на свои двенадцать или двадцать этажей — сосчитать было невозможно, сплошное стекло и бетон — казалось приземистым, настолько оно раскинулось вширь. Его крылья тянулись на несколько сот метров от центральной части, действительно, как лучи, идущие от центра звезды.

— Да уж, раскинули вы свои шупальца. Всю Европу хотите опутать сетями, превратить в плановое хозяйство, и чтобы все строем ходили.

— Как тебе не стыдно повторять глупости. Только обыватели так рассуждают. Прощаю тебе это только потому, что ты из России. Вы столько натерпелись от планового хозяйства, что теперь ты отвергаешь саму идею централизованного регулирования и восхваляешь дикий капитализм, который сейчас у вас, в России. По-человечески это понятно. Более того, Россия огромна, и какой бы хаос вы там у себя ни развели, это ваше дело, вы все равно остаетесь субъектом истории. А теперь взгляни на Европу. У нас страны малюсенькие, Югославия вообще распалась на несколько карликовых государств. В течение веков постоянно шли междоусобицы, перекраивались границы. Италия, например, и страной-то стала лишь в XIX веке, Эльзас и Лотарингия — то во Франции, то в Германии. И все они настолько крошечные по сравнению с Россией, с Америкой, с Китаем. Что каждая из них представляет сама по себе? Идея единой Европы — великая идея. Европейский союз — это мощь, которая нужна всем маленьким европейским нациям. Европейская интеграция — единственный правильный путь для всех нас. Подумай, что теперь значит понятие «единый европейский дом» для таких стран, как Польша или Словакия. Всего двадцать лет назад они были вашими угнетенными сателлитами. А теперь граждане этих стран, то же самое поколение людей, могут свободно ездить по всей Европе, жить, работать в любой ее части. Интеграция — это свобода. Не считай меня бездумным адептом этой идеи. Да, именно немцы вместе с французами породили и выстрадали ее, хорошо понимая при этом, что на нас же ляжет и основное экономическое бремя ее реализации. А теперь, когда везде такие проблемы, Германии особенно дорого приходится платить за общий европейский дом. Но все равно великая идея стоит того.

— Да, я слышу тебя. Правда, Собака, я хорошо это понимаю. Действительно классно — быть свободным, работать, где больше платят, ездить, куда захочешь… А Россия всегда была и будет сама по себе. К сожалению, наверное. Я вот только не понимаю, зачем вы напринимали к себе столько нищих и убогих? Ты вот только что сам сказал, что их по большому счету везет на своем горбу Германия. У вас там по окраинам Евросоюза гуляют такие ветры, столько денег воруют из ваших общих фондов, вы все время должны затыкать эти дырки, как за блохами гоняться. Допрыгались до кризиса евро… А уж это здание — просто символ имперской идеологии. Экспансия Евросоюза. Готов, не готов к интеграции в цивилизованную Европу — все равно записывайся. Сколько здесь должно сидеть народу? Пара тысяч, не меньше. Это такая бюрократия.

— Мы с тобой по дороге в отель этот разговор продолжим. Я тебе все объясню. Посмотри лучше еще раз на это уникальное здание.

Варя смотрела на «Берлемон», думая о глобализации, интеграции, других…ациях. Об информации, например. Действительно, мир становится маленьким. В одном месте чихнули, на другом конце мира услышали. Правда, сигнал исказился. Вот в Москве и разбираются с тем, что «композитор» в Вашингтоне насочинял. А здание, конечно, забавное. Свободная демократическая Европа тоже, значит, создает свои монументальные символы. Все эти службы, комиссии, много человечков бегают по бесконечным коридорам с бумажками в полном восторге от того, что служат империи. Сами по себе-то они такие незначительные. Варя смотрела и смотрела на «Берлемон».

«Берлемон» смотрел на Варю. Несмотря на субботу и послеобеденный час, в одной из комнат здания, заваленной кипами бумаг, у окна стояли два человека, глядя на улицу.

— Смотри, как интересно. Немцы ее зачем-то в Брюссель привезли. Это что — нам месседж какой-то, что у них в этом вопросе будет активная позиция? Их агент стоит прямо перед нашим зданием с ней вместе и в нашу сторону пальцем тычет. Что они этим хотят сказать? Это же явно какой-то политический сигнал.

— Не знаю пока. А может, просто совпадение? Ну, устроили люди себе на выходные праздник, прокатились из Лондона по нашим музеям? Ты это исключаешь?

— Варя, здравствуйте, как движутся дела?

— Александр, рада слышать. Еще денек и закончу. Потом еще дней пять то-се, с моим, с вашими юристами обсудить, президенту направить… Так что дней через десять получите.