Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так ведь не хочется обращаться! Шум поднимать на весь город. Я же все понимаю – приехал хлыщ из Москвы, сгубил Анну Львовну, вот-вот сгубит и музей тоже, какие-то истории уголовные сочиняет!
– Ну, это вы напрасно…
– Ничего не напрасно, – произнес Андрей Ильич проникновенно. – Давайте в зал спустимся, я у вас спрошу заодно…
Он привязал Мотю на лестнице и пропустил Саутина вперед.
– Анна Львовна в тот день ведь не собиралась в музей, правильно? – на ходу говорил Боголюбов. – Мы встретились в трактире, и я попросил ее провести для меня экскурсию. Она подумала и согласилась. Насколько я помню, Нина ее отговаривала, но Анна Львовна была большая кокетка, верно?
– Кокетка?.. – переспросил Саутин.
Боголюбов кивнул:
– Ей стало интересно немного… поводить меня за нос. Она же собиралась поводить меня за нос? Или уличить в невежестве, так сказать, прилюдно! И ее я понимаю, Дмитрий Павлович! Такой соблазн. В музейном деле я смыслю мало, наверняка она об этом знала! Да и вы знаете, как первый министр и гофмейстер двора. Почему бы не повеселиться за счет шута горохового, то есть за мой?..
– Вы… не правы, – пробормотал Саутин.
– Прав, прав, – бодро отозвался Андрей Ильич, – чего там!..
Они миновали музейную бабулю, в волнении поднявшуюся им навстречу.
– Доброе утро, Дмитрий Павлович, – пробормотала она.
– Здравствуйте, – откликнулся Боголюбов, хотя здоровалась бабуля вовсе не с ним, и остановился. – Вот здесь все случилось. Вы помните, как это было?
– Мне не хочется вспоминать.
– Анна Львовна посмотрела в ту сторону. Мы все стояли чуть-чуть впереди. Станьте туда.
Дмитрий Саутин почему-то подчинился, должно быть, потому, что тон и весь вид Андрея Ильича разительно изменился. Теперь он говорил и двигался так, что не подчиниться было нельзя.
– Она сказала: «Этого не может быть» – и еще вот так замахала рукой. Куда она при этом смотрела? Вы не помните?..
– По-моему… по-моему, вон туда. – И Саутин показал рукой в угол. Андрей Ильич стал рядом с ним и посмотрел. В углу располагался пластмассовый решетчатый ящик – увлажнитель воздуха, – и больше ничего не было.
Бабуля-смотрительница маячила в двери, в волнении дергала очки на цепочке, высовывала вперед голову, как черепаха, но ближе не подходила.
– А мне кажется, она смотрела на картины.
– Она их видела каждый день, Андрей Ильич!
– Вот именно, – согласился Боголюбов. – Каждый божий день. Но именно в то утро она не собиралась приходить в музей! Она собиралась уезжать. Насколько я помню, у нее был билет на поезд.
Саутин подумал немного:
– И что?
– Как знать, – загадочно сказал Андрей Ильич. – Может быть, именно в тот день она совершенно неожиданно для себя обнаружила нечто такое… А вы хорошо знаете эти работы?
Дмитрий задумчиво смотрел на него, потом спохватился и подошел к стене с овальными портретами.
– Да не то чтобы очень… Но много раз их видел, конечно. Это, так сказать, местный зал, тут в основном наши земляки представлены.
– А художник Сперанский здесь есть?
Саутин быстро на него взглянул.
– Сперанский?.. Здесь?..
…Испугался, понял Андрей Ильич. Ну наконец-то!..
– Анна Львовна его очень любила, – продолжал Боголюбов, глядя Саутину в лицо. – Так любила, что от счастья чуть не упала в обморок, когда писатель Сперанский преподнес ей картину отца! Помните?
Саутин кивнул.
– Она выставляла его работы?
Саутин покачал головой.
– Я не эксперт, конечно, но мне кажется, что вот этот «Портрет неизвестной» очень похож по стилю на работы Сперанского! – И Боголюбов показал на одну из картин в овальной раме. – Кто автор?
Он подошел поближе и громко прочитал то, что и так знал:
– Неизвестный художник. – И фыркнул: – Надо же, и художник неизвестен, и кто изображен, неизвестно!.. Не известно ничего!
Пока он рассматривал табличку, Дмитрий успел немного подготовиться. Боголюбов спиной чувствовал, как он готовится.
– Я тут вам помочь не могу, – сообщил Саутин. – Я больше по хозяйственной части, нет, даже не по хозяйственной, а по материальной. Оборудование какое-нибудь купить, выпуск альбома профинансировать! А в картинах я не очень разбираюсь.
– Это понятно, – то ли похвалил его, то ли обидел Боголюбов. – Но все же!
– Вам лучше у искусствоведов спросить.
– Я спрошу. А вы в этом городе выросли, Дмитрий Павлович?
– И родился тоже здесь!
– Может, вы помните, какие отношения связывали Анну Львовну и художника Сперанского?..
– Я не знаю, – резко ответил Саутин. – Она очень уважала его талант. И потом, когда я был маленький, меня не интересовали ни музеи, ни художники!.. Мы жили в новом микрорайоне, и, когда наш класс водили в музей, я всегда прогуливал.
– Ценителем прекрасного стали уже в сознательном возрасте? – не удержался Боголюбов, и Саутин посмотрел на него.
Ничего особенного он не высмотрел. Новый директор музея имел вид простака, вынужденного решать сложную задачку. Голубые глаза чисты и прозрачны, в них – любопытство и больше ничего.
…Притворяется? Вот так ловко?.. Принесло на нашу голову, и что теперь делать, непонятно. И как держаться, и что отвечать на его идиотские вопросы, непонятно тоже!.. Лишь бы не промахнуться! И как ловко подвел, сам признался, что в музейном деле не особенно разбирается и всем вам, мол, об этом хорошо известно!..
– Я, когда стал зарабатывать деньги, понял, что должен помогать, – сказал Саутин, стараясь, чтобы прозвучало искренне. – Помогать тем, кто не умеет зарабатывать! Или не может, как музей. Я понял, насколько трудно все это сохранить, сберечь. У Анны Львовны получалось, и я, как мог, ей способствовал.
Боголюбов понимающе покивал.
…Ты врешь. Ты тоже врешь. Вы все врете и знаете, что долго вам не продержаться. Чего ты испугался? Фамилии Сперанский или чего-то еще?
– Надо по картотеке посмотреть, – пробормотал Андрей Ильич задумчиво. – Есть ли Сперанский в фондах, нет ли… А все-таки Анна Львовна тогда чего-то испугалась! Что-то она увидела такое, что ее убило. Что она могла увидеть?..
– Не знаю. Мне кажется, она умерла просто от… переживаний. Сердце не выдержало.
– А с покойным директором они не ссорились?
– Ну что вы, какие ссоры! – Дмитрий развел руками с облегчением, как будто некая опасность миновала. – Они друг друга обожали! Он без нее шагу не мог ступить!
Это я уже слышал, подумал Боголюбов. Он просил министра ни за что не назначать ее директором, вот как обожал.