для него соглашение тоже значило многое. Послов, его обеспечивших, следовало отблагодарить — прощальным застольем.

— Да, это то, что мы заслужили! — воскликнул отец, развернув приглашение. Ати, видел, впрочем: тот вовсе не готов еще отдыхать. Но в чем крылись причины недоверия, не понимал.

Тем более, что так изобильно оказалось застолье. Пели певцы и скользили вокруг танцовщицы. Серебристые флейты — такие легкие, такие прозрачные, — трогали душу невесомыми пальцами. В Фер-Сиальце были в ходу другие совсем инструменты, и музыка, которую играли тем вечером, еще долго звучала в памяти Ати.

Отец, однако, пил мало и веселился больше для вида. Ждал ли он какого-то напоследок подвоха? Опасайся чего-то конкретного, Ати бы предупредил. Но, похоже, определенности не было. Похоже, отец просто не мог до конца поверить, что все завершилось удачно.

Ати же, хоть и перенял часть родительской осторожности, вовсю изучал эту новую для него, праздничную Гидану. Собирались здесь иначе, чем в Фер-Сиальце, и держались более обособленно. И нашлось много еще больших и малых отличий, которые он бережно сохранил.

Особенно ему запомнилась девушка, подносившая в тот день вино. Их таких было несколько, но именно эта оказалась настолько черноволосо гибкой, именно эта поглядывала на Ати украдкой — но вовсе не тайно. Встретилось в ней что-то, не встречавшееся ему прежде, а может, прежде лишь не замеченное. Сможет ли быть такой Улинат, задался нежданным вопросом Ати, но ответа в себе не нашел.

— Почему Одиннадцать называют Серыми? Ведь они одеты в разные цвета, — спросил он на обратном пути сопровождавшего их в предпоследний раз Арфе. В книгах об этом ничего не писали, как о самой собой разумеющейся, и так понятной всем вещи.

— Они — город. А ты видел цвет города, — отозвался Арфе.

И на этом умолк.

Гидана, словно чувствуя, что они скоро покинут ее, была темна, задумчива и немного печальна. Свежий вечерний ветер дул в спину, спускаясь вместе с ними по склону. Как хороши были в тот день улицы, как загадочны дома из дымчатого камня с высокими, узкими окнами! Виденные много раз, они так и остались неузнанными. Ведь для того, чтобы понять место, нужно прожить в нем не месяц и не два.

Попрощавшись с Арфе, глядеть на которого тоже было накануне разлуки грустно, Ати с отцом еще час провели за беседой, обсуждая грядущий отъезд. Назавтра предстояло много мелких, но не утомительных дел. Наконец, отец поднялся, чтобы идти в свои покои. Ати примеру последовал, ненадолго лишь задержавшись.

Войдя в спальню, он какое-то время стоял, не раздеваясь. Ветер играл занавесями, а неверный свет ламп только усиливал мнимую переменчивость комнаты. В отличие от отца, Ати на застолье от вина не воздерживался, и легкое опьянение добавляло изгибов теням. Он развязал кушак и снял верхнее платье, сложил на крышке сундука. Снял кольца и ожерелье из хризолита и серебра. Задул лампу — и тут занавеси шепнули:

— Атех.

Как будто еще один порыв ветра. Но то был не ветер и не игра сознания.

— Атех, — настаивал бесплотный голос.

Голос, однако, знакомый. Хоть и переменившийся.

Осторожно, стараясь ступать как можно тише, Ати подошел к окну. Отдергивать занавесь, впрочем, не спешил. И только когда его окликнули в третий раз, отвел в сторону прохладную ткань.

* * *

Поначалу Ати казалось, что двор за окном пуст. Легко покачивались в безлунном мраке растения: деревья и кустарники, большие съедобные цветы на многоярусных клумбах. Но потом он понял, что не туда смотрит. Он искал Лайлина в саду, потому что не видел его перед собой. А нужно было повернуться направо. Там, вцепив пальцы в решетку, приникла к стене бессильная тень.

Не человек — ворох грязной одежды. Слои и слои ее укутывали собой что-то, о чем лучше не знать. Ати, однако, чувствовал в ночной свежести запах. Целую историю запахов, впитавшихся в эти лохмотья за годы странствий, но под ними — один, несомненный. Дядя пах порченым вяленым мясом.

Надо было сказать что-то, но Ати предпочел ждать. Что бы ни пришло к нему, как бы оно ни проникло в надежно запертый двор, свою цель оно знало. А раз так — ему начинать.

Лайлин — хотя оставалась ли эта тень все еще Лайлином? — однако, медлил. Не мог подобрать слов? Наконец, в тишине раздался вздох.

— Узнал… ты меня?

Столько было в этих словах тоски, что Ати почувствовал, как по спине побежали мурашки.

— Мы виделись два года назад. Ты ведь помнишь своего дядю? Я попросил тебя об одной вещи и, верно, подвел.

Голос звучал будто отдельно от тела. Да и как вообще удавалось Лайлину говорить, если он был забальзамирован? Это являлось, впрочем, не самым важным вопросом сейчас. И все же Ати никак не мог перестать о том думать. Откуда шел этот скорбный голос?

— Подвел не только тебя. Швец варази, знаю, не может не держать на меня зла.

Ати вспомнил кипящую ярость Меддема Зарата, его мучения после смерти Карраш, торжество от дядиной неудачи и спокойное прощальное обещание и подумал, что бальзамировщик зла не держит. Свое зло он положил на одну из множества полок, записал в книгу в список долгов и, может, даже забыл пока что — ведь, не имея возможности отплатить, нельзя хранить обиду в памяти долго. Но помнил ли он о дядином проступке? Без сомнения.

— Не молчи, — упрекнул Лайлин. — Тебе ведь известно, что в том не было моей вины. Она дала понять, что видела вас. Тогда, в Доше.

Тут Ати не ответить уже не сумел.

— Она?

— Та, что мучит меня. Та, которой я проклят теперь служить вечно. Немет, — выдохнул, выплюнул дядя, содрогнувшись истерзанным телом. И замер, словно боясь призвать.

Так, значит, у твари, что подстерегала их в Доше, имелось имя.

Первая растерянность ушла, но Ати все равно не верил, что это действительно происходит. И в то же время усомниться не мог. Так близко стоял к нему дядя, так отчетливо все было вокруг.

— Почему?

— Ты спрашиваешь меня почему, — прошептал Лайлин в ухо племяннику, как будто хотел поверить самую темную тайну. — И, вижу, считаешь, что судьбу я свою заслужил.

Ати смутился — и поразился такой проницательности. А ведь говорили они в темноте, его лица дядя не мог разглядеть. Хотя откуда узнать, на что Лайлин способен? Он, умерший, но не мертвый.

— И здесь ты прав. Того, что произошло со мной, я достоин. Хоть и произошло оно по ошибке.

— Но… Что это за судьба? — Ати вдруг понял, что