Светлана Ремельгас

Объятье Немет

Глава 1

Фер-Сиальце

Ати открыл глаза и тут же закрыл снова. Свет, падавший из окна, отраженный разложенным на столе шепти, слепил. Спросонья почти невыносимо. Щурясь, он протянул руку, нашел платок, накрыл бронзовую оправу и кусочки стекла. Оправа была заполнена наполовину, но сколько предстояло еще, чтобы собрать весь узор. Сморгнув яркие пятна, Ати прислушался.

Он бы проснулся и так: предвечерний сон, прервавший работу, никогда не бывал долгим. Но что-то разбудило его. Кто-то.

Из раскрытого в сад окна доносились голоса. Расстояние стирало слова, но было в самом ритме нечто тревожное. Разглядеть бы не удалось все равно: сад отец держал пышный. Ати отодвинул кресло и встал. Легкая сонная слабость дремала в теле, но в ней не было дурноты. Он тряхнул головой и расправил плечи; шаг, второй — и сине-голубая завеса с шелестом сомкнулась за ним. Разноцветные фрагменты шепти, сияние которых платок мог только лишь приглушить, остались перемигиваться на столе.

Комната, из которой Ати вышел, не была в числе его собственных — но именно там он обычно проводил послеобеденные часы. Иллюзорное чувство чуждости места давало ему необходимую для занятий собранность. Раньше в комнате селили гостей, так что находилась она совсем близко ко входу. Поэтому Ати и услышал разговор у ворот, поэтому ему совсем немного времени требовалось, чтобы у них оказаться.

На выходе из дома свет ослепил его во второй раз. Фер-Сиальце, который местные называли обычно Силацем, был городом жарким, изобильнейше солнечным. Ати родился здесь и никогда пока его не покидал, но иногда чувствовал эту чрезмерность. Особенно, как сейчас, после сна. Возможно, думал он, в нем говорит кровь. Неместная ее половина. Возможно, ему было бы лучше жить в более прохладных местах.

Легко пройдя сквозь густой зной, он почти уже достиг ворот, но остановился. Справа тихо зеленел сад, слева светлела плитняковая стена ограды. Охристые тени лежали тут и там, умаявшись собственным весом. Дом позади был непривычно пуст — и не пуст в то же время. Ати напомнил себе это. На время отъезда отца и братьев именно он остался хозяином, потому что мать никогда не взяла бы на себя ненужную роль. Но в глубине дома, в покоях, казавшихся словно и не частью его, она, Меана Ти-це, была и сейчас.

Ати шагнул вперед, к узкой щели в воротах, которую оставил позади себя привратник. Именно его голос слышался снаружи. Его и, в перерывах, чей-то еще. Ати опять ощутил беспокойство. Что бы ни ждало на улице, решать предстояло ему. Он не осмелился бы тревожить мать по мелочам.

Приняв эту неизбежность, он надавил на створку ворот и протиснулся наружу. Тепло и шероховатость дерева оставались на пальцах еще несколько после, когда Ати уже смотрел на людей перед собой. Призрачное ощущение как будто пыталось поддержать его — хоть и не вполне успешно.

Привратник, темнолицый старик, не по возрасту крепкий, сначала пополнения не заметил. Он умел ругаться талантливо, как никто, и в это тихое время дня применить свое умение не чаял. Ссора поглотила его целиком. Хотя, как скоро понял Ати, это вовсе не было ссорой. Не для обеих сторон.

Тех, кого не пускал к дому привратник, оказалось двое. Два человека и один осел, на котором не сидел сейчас никто. Мальчик едва ли сидел и раньше, он вообще походил на посыльного из тех, что нанимают в порту. Но второй незнакомец, закутанный в три слоя нечистой одежды, с наброшенным на голову покрывалом — этот второй, понял Ати, иначе бы просто не добрался сюда.

— Тебе же лучше пустить меня, — перебил человек привратника, стоило тому на миг умолкнуть. — Болус будет зол, если брат умрет у него на пороге. На тебя, не на кого другого, зол.

Казалось, он и стоял-то с трудом, но Ати никогда раньше не видел, чтобы кто-то держался так прямо, шатаясь настолько. Правой рукой человек опирался на осла. Левой — на палку. Таких рук Ати тоже не видел прежде. А если и видел, то захотел забыть.

— Почем мне знать, что ты его брат? Кто за это мне поручится? Никого дома сейчас нет. Пусти тебя — обворуешь, как пить дать обворуешь же, а хозяин потом три шкуры с меня спустит, — самозабвенно отпирался старик.

Ати стоял у ворот, испытывая слабовольное желание снова дотронуться до них. Он собирался заговорить, сложил уже в голове нужные слова, но мальчик опередил его. Окликнул закутанного человека, и тот обернулся к Ати. Обернулся и посмотрел прямо в глаза.

— Молодой господин! — опомнился привратник. — Что же вы вышли, я сам разберусь с ним. Идите, идите.

Но Ати все смотрел на гостя. Встреться они где в другом месте, не будь сказано вслух, что тот — отцов брат, он бы не узнал его никогда. Не узнал бы и, отведя взгляд, ускорил бы шаг. Но правда была произнесена.

— Атех? — произнес тот, весь подавшись вперед. Движением, как будто падал. Палка удержала его. — Может ли это быть?

Ати видел дядю в последний раз в детстве, а до того — еще, наверное, раз. Теперь перед ним стоял совсем другой человек.

Другой — и все-таки тот же.

Это нужно было подтвердить. Ати нашел в памяти имя, нашел почти сразу, но понимал: что-то держит его. Дом, отданный ему на попечение, этот пустой (непустой), теплый и тихий дом за спиной не ждал такого вторжения.

Дольше, тем не менее, молчать было нельзя.

— Дядя Лайлин? — Он произнес имя, и то легло неотзываемым приглашением. Что-то начал говорить привратник, но Ати жестом остановил его. — Что с вами? Вы больны?

Стоило ему признать гостя, как мимо шмыгнул и улепетал со всех ног мальчик. Вдоль ограды, до поворота, только остались качаться ветки куста. Ати озадаченно посмотрел ему вслед.

— Я нанял его довести меня. Он, конечно, боялся.

Дядя поднял руку и сдвинул покрывало с лица. Немного — но и скрывало оно до того тоже немногое. Теперь — еще меньше.

— Три дня мы плыли, три долгих дня, все вниз по реке. Я заплатил капитану вчетверо, чтобы он взял меня, но знал: верить нельзя. Усни я ненадолго, команда столкнула бы меня за борт. Поэтому я не спал. Ни минуты за все эти дни.

Он шагнул вперед, пошатнулся, устоял.