В партию Громыко вступил в 1931-м, студентом борисовского техникума, немедленно стал и секретарем партячейки. Было ему двадцать два года. За плечами – комсомольская работа, споры об индустриализации, о колхозах, наконец, разгром троцкистов и зиновьевцев, который обсуждали юные активисты. В Минске Громыко поступает в Экономический институт. После второго курса он становится директором сельской школы под Минском. Зоотехником в местном совхозе работала его молодая жена Лидия Дмитриевна – единственная на всю жизнь. После института (последние сессии Громыко сдает экстерном) – аспирантура со стипендией в размерах партмаксимума. В 1934-м группу аспирантов из Минска перевели в Москву.

Перед ним открывались политические перспективы, но душа лежала не к партийной работе, а к науке. Он поступает в Экономический институт Академии наук. Из-за этого выбора начала тридцатых Громыко, уже сделавший блестящую дипломатическую карьеру, долго не занимал высокого положения в партийной иерархии. Он никогда не работал в партийных комитетах – и это вплоть до семидесятых годов воспринималось как изъян в биографии одного из самых влиятельных политиков СССР. Комсомолец, рано ставший большевиком (а в 1931 году вступление в партию было делом ответственным, а никак не рутинным обрядом!), Громыко с энтузиазмом воспринимал лозунги эпохи, ее революционные порывы. Но, будучи консерватором, он сочетал большевизм с патриархальной крестьянской закваской. В отличие от многих комсомольцев и большевиков того времени – скажем, от такого же крестьянского сына Суслова – Громыко никогда не был воинствующим безбожником. Не мог отринуть бабушкины уроки.

В начале 1939-го Громыко пригласили в Комиссию ЦК, занимавшуюся подбором молодых кадров для дипломатической работы. Войдя в кабинет, он сразу узнал Молотова и Маленкова. Весной он уже заведовал американским отделом Наркоминдела. Через несколько месяцев его вызвали в Кремль:

«И вот я в кабинете у Сталина. Спокойная строгая обстановка. Все настраивало только на деловой лад. Небольшой письменный стол, за которым он работал, когда оставался в кабинете один. И стол побольше – для совещаний. За ним в последующем я буду сидеть много раз. Здесь обычно проводились заседания, в том числе и Политбюро.

Сталин сидел за этим вторым столом. Сбоку за этим же столом находился Молотов, тогдашний народный комиссар иностранных дел, с которым я уже встречался в наркомате.

Сталин, а затем Молотов поздоровались со мной. Разговор начал Сталин:

– Товарищ Громыко, имеется в виду послать вас на работу в посольство СССР в США в качестве советника.

Откровенно говоря, меня несколько удивило это решение, хотя уже тогда считалось, что дипломаты, как и военные, должны быть готовы к неожиданным перемещениям. Недаром ходило выражение: «Дипломаты, как солдаты».

Сталин кратко, как он это хорошо умел делать, назвал области, которым следовало бы придать особое значение в советско-американских отношениях.

– С такой крупной страной, как Соединенные Штаты Америки, – говорил он, – Советский Союз мог бы поддерживать неплохие отношения, прежде всего с учетом возрастания фашистской угрозы.

Тут Сталин дал некоторые советы по конкретным вопросам. Я их воспринял с большим удовлетворением.

Молотов при этом подавал реплики, поддерживая мысли Сталина.

– Вас мы хотим направить в США не на месяц и, возможно, не на год, – добавил Сталин и внимательно посмотрел на меня.

Сразу же он поинтересовался:

– А в каких вы отношениях с английским языком?

Я ответил:

– Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует необходимая разговорная практика.

И тут Сталин дал совет, который меня несколько озадачил, одновременно развеселил и, что главное, помог быть мне менее скованным в разговоре. Он сказал:

– А почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди церковных пастырей? Они ведь говорят четко на чистом английском языке. И дикция у них хорошая. Ведь недаром многие русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу для совершенствования знаний иностранного языка».

В США он добирался через Геную. Первая поездка за границу – и сразу несколько стран. Он побывал у Везувия, увидел Помпеи. Вместе с Андреем Андреевичем путешествовал восьмилетний сын Анатолий. На пароходе «Рекс» они достигли Нью-Йорка.

В середине 1940-го Громыко проехался по промышленным городам Америки, где стажировались советские специалисты: Чикаго, Детройт, Кливленд, Буффало, Цинциннати, Милуоки, Вустер, Камден. Он и сам многому учился у американской деловой элиты, сохранявшей пуританские традиции. Видел и ужасы капитализма – бедные рабочие и негритянские кварталы. Коммунистические убеждения Громыко в Штатах укрепились. Он чувствовал себя посланцем державы, которой принадлежит будущее. И чудеса американской индустрии и сервиса не колебали этой уверенности.

В мемуарах Громыко есть любопытное наблюдение:

«Когда я приехал в Вашингтон, мне было тридцать.

В то время в Бостоне студент Джон Кеннеди изучал в Гарвардском университете юриспруденцию и механизм деятельности буржуазного государства. Ему было двадцать два.

А на другом конце Америки в Голливуде восходила звезда киноактера Рональда Рейгана. И он только что снялся в фильме «Адская кухня».

Никто из троих тогда, конечно, не думал, что через много лет нам придется повстречаться в ином качестве…». Будущие герои «холодной» войны входили во вкус.

Когда «Киев бомбили, нам объявили, что началася война», Литвинов и Громыко тоже оказались на фронте, на дипломатической передовой. Громыко оказался цепким переговорщиком. Создавались основы антигитлеровской коалиции. Нужно было обязать державы употребить все свои экономические и военные ресурсы для победы над врагом, сотрудничать друг с другом и не заключать сепаратного мира или перемирия с общими врагами.

Завязалась дружественная переписка между руководителями СССР и США. Громыко все чаще беседовал с президентом Рузвельтом, к которому испытывал уважение. Когда связанный с республиканцами миллионер Томас Ламонт, глава банкирского дома Морганов, просил Громыко содействовать сближению Кремля с республиканцами, Андрей Андреевич и пальцем не пошевелил. А в 1943—1945 годах репутация СССР и Сталина была так высока, что поддержка Кремля могла всерьез помочь партии на президентских выборах. В 1943-м Громыко сменяет Литвинова на посту чрезвычайного и полномочного посла СССР в США. Блестящую карьеру сделал молодой книгочей из Старых Громык! Громыко стал одним из творцов советской внешней политики, точнее – одним из главных проводников политики Сталина. Новому послу предстояло в Штатах готовить Тегеранскую конференцию.

Громыко коротко сошелся с Нельсоном Рокфеллером – с этой патентованной «акулой капитализма». Один из разговоров с Рокфеллером надолго запомнился Громыко. В мемуарах он скрупулезно воспроизвел эту беседу, в которой дух политики того времени запечатлелся с многозначительной ясностью: