– Кто там? – спросил из-за двери настороженный материнский голос.

– Открёйте пожалюста, – ломая язык, отозвалась Катя. – Мне нужен Антонина Ивановна.

Дверь поспешно и широко распахнулась. И не успела Катя опомниться, как оказалась в крепких объятиях.

– Катька! Чудила! Ну наконец-то! Я уж не знала, что и думать, где тебя искать. – В следующий момент мать резко отстранилась, уставившись на ее грудь. – Чем это ты в меня уперлась? Пенопластовые шары что ли в бюстгалтер засунула или ваты напихала?

– Мадам, о чем ви? Я – подрюга Каты. Я проездом в Воронеж из Парис. Ваша доч просил меня навестит вас.

– Кончай валять дурака! – отмахнулась мать. – Иди-ка на свет. Дай взглянуть на тебя.

«Ну конечно, голос она все же узнала, – усмехнулась про себя Катя. – А того, как я выгляжу, ей просто не видно, потому что в передней темно. Посмотрим, что она запоет через минуту.» Проходя в комнату, Катя все еще продолжала играть избранную роль:

– Если моя правилно понимай, вы и ест Антонина Ивановна, мама Екатерина Погодина…

Антонина Ивановна более не слушала ее. Она увидела вошедшую при свете.

– Ой, Господи, дочка! Что это ты с собой сотворила?!.

– Я же русским языком говорью вам, мадам, я нэ…

– Да будет тебе комедию ломать. Лучше сядь, расскажи, что все это значит. – Мать обошла Катю со всех сторон, пощупала бедра, бока, даже попыталась сдвинуть с места «накладной», как ей казалось, бюст.

– Что вы сэбэ позволаетэ! – сочла нужным возмутиться Катя, сбрасывая с себя ее руки.

– А волосы зачем перекрасила? – не слушая ее, продолжала удивляться мать. – На маскарад что ли собралась?

Поняв, что ее не обманешь, не переубедишь, Катя, наконец, сдалась и устало плюхнулась в кресло, широко раскинув ноги, как она это делала в детстве.

– Ладно, мать. Твоя взяла. А мне так хотелось, чтобы ты меня не признала. Хоть скажи, только честно, как я тебе?

– Да слов нет – красотка! Смотрю и глазам не верю. Совсем другой человек. Неужели пластика?

– Ага. А зубы видала? – Катя оскалилась.

– С ума сойти. – Мать лишь головой качала. – В пору в артистки идти. Это ж наверное кучу денег стоило. Где ты взяла столько?

– Заработала. Ты мне лучше объясни, как ты меня вычислила.

– Такого глупого вопроса я от тебя не ожидала. Да хотя бы по звонку.

– По звонку???

– Ну да. Ты с детства так звонишь.

– Как, так?

– Не знаю… Нетерпеливо. Требовательно. Напористо. Одним словом, только ты так и звонишь. И вообще. Вот когда сама матерью станешь, тогда и поймешь, можно ли не узнать собственного ребенка, кем бы он не вырядился, как бы себя не переделал. Да я тебя и с закрытыми глазами почувствую – по дыханию, по шагам… по флюидам, исходящим от тебя.

– Выходит, что и другие узнать могут? – огорчилась Катя.

– Насчет других не знаю. Но любящий тебя человек обязательно узнает.

Катя облегченно вздохнула:

– Значит, можно не волноваться. Поскольку меня никто не любит.

– Так ведь и ты ж никого не любишь, дочка. А жизнь штука суровая. Просто так никто ничего не получает.

– Глупости. Одни за просто так рождаются красивыми или богатыми, и все им само собой… как приданое от Бога – на блюдечке. А другим – шиш на постном масле.

– А откуда ты знаешь, что «за просто так»? Может они это своей предыдущей жизнью заслужили.

– Не верю я ни в какие реинкарнации. Всё это люди Богу в оправдание выдумали, чтобы объяснить себе и другим свои неудачи, несчастья, болезни или, того хуже, гибель детей, не успевших еще ни перед кем провиниться. У каждого есть только одна жизнь. Одно тело. Одна душа, которая умирает вместе с телом. И всего, чего хочешь, нужно добиваться здесь и сейчас. В этой единственной жизни.

– Значит, и в Бога не веришь.

– Значит, не верю. А чего ради я должна в него верить? За какие грехи он меня такой внешностью наградил? Что я ему сделала?

– Может карма у тебя такая. Может тебе испытание было дано, во искупление своих прошлых грехов…

– Даром что язык-то без костей. Напридумывать можно, что угодно. Подо все базу подвести. А там поди разберись, что так, а что не так. Расскажи мне лучше, как поживают мои одноклассники. Кто по-прежнему в родной дыре прозябает, кто в большой мир подался?

– Обо всех рассказывать долго. Да и, насколько я понимаю, тебя только один человек интересует – Марик. Он здесь. Свое дело открыл в центре города, рядом с Петровским сквером. Салон мод с броским названием «Аделина». Продает дорогую фирменную одежду.

«Аделина… Аделина, – мучительно пыталась припомнить Катя, откуда она знает это имя, где и когда с ним сталкивалась. – Ну конечно! – осенило ее. – Соседка Любы, с которой он тогда весь вечер простоял у окна!

– Что еще ты о нем знаешь?

– Его родители и сестры укатили в Израиль, а он наотрез отказался. У него семья. Двое детей – мальчик и девочка. Говорят, прекрасный семьянин. Обожает свою жену. Это ее именем он назвал салон. Надеюсь, ты давно уже выкинула его из головы? Подростковая влюбленность… она быстро проходит. Слушай, а где твои вещи? – спохватилась мать. – Ведь не с одной же сумочкой ты из Москвы прилетела.

– Вещи в гостинице. А к тебе я вроде как в гости пришла.

– Час от часу не легче.

– Не обижайся, мама. Так надо. Не хочу тебе проблемы создавать. Не исключено, что кое-кто станет меня разыскивать.

– Так ведь уже искали.

– Как!? Когда!?

Помрачнев, мать опустилась напротив дочери на стул:

– Месяца три назад заявились вдруг два типа и, как на допросе, начали про тебя выспрашивать: как давно ты ко мне приезжала, не прячу ли я тебя. Если да, то где. Обыскали весь дом. По листочку просмотрели мои записные книжки, блокноты, каждую бумажку у телефона. Видно твои координаты хотели найти. Потом ко мне с ножом к горлу пристали, чтоб место пребывания твое указала. Грозились убить если не скажу. Все никак не могли поверить, что я не знаю… Что ты им сделала, дочка? Чем так насолила? Впрочем теперь, увидев тебя, я и сама могу догадаться.

Катя сразу заспешила:

– Я же говорила, что мне тут оставаться ни к чему. Если что, ты меня не видела. В Воронеже я не появлялась. Можешь сказать, что звонила тебе пару раз… из-за границы. – Заметив тревогу в глазах матери, она поспешила добавить: – Это я так, на всякий случай. Не волнуйся, никто сюда больше не сунется.

– Так я ж не за себя, за тебя беспокоюсь. А если найдут?

– А как? Где та прежняя Катя? Это только ты у меня такая прозорливая. Вон, ни одна бабка во дворе не признала.