— Да, вы правы, — ответил он, так и не понимая, к чему клонит его друг.

— Вы уж простите меня, что я позабыл в отношении вас о своем долге пастыря, но и вы вот уже добрых несколько недель не принимали святого причастия и не исповедовались.

Ален безмолвно смотрел на него, не зная, что и сказать.

— Поймите, все ваши грехи будут отпущены при условии, что вы в них искренне раскаялись, — решил подбодрить своего подопечного духовник.

— Я это понимаю, — пробормотал Ален. — Но мне сейчас не хотелось бы об этом говорить.

— Боитесь перепугать меня исповедью? — вкрадчиво спросил пастор. — Поверьте, я хорошо знаю вас, как знаю и грехи, на которые вы чаще всего способны.

Ответом было лишь молчание.

— У вас снова очередная возлюбленная? — продолжал допытываться Иеремия.

Его друг покачал головой.

— Нет у меня никакой возлюбленной… — Он украдкой бросил на иезуита взгляд серо-голубых глаз. — Однако ведь можно грешить и в одиночестве.

Тут на Иеремию словно просветление нашло.

— Понимаю, мой друг, понимаю, — с улыбкой ответил он.

Ален ожидал гневной проповеди на тему изначальной греховности идти на поводу у плотских страстей, тем более предаваться рукоблудию, но, к его вящему удивлению, ничего подобного не последовало.

— Что же вы молчите? — не выдержал он. — Мне казалось, вы сейчас приметесь расписывать мне печальную участь Онана, которого Господь столь сурово покарал именно за этот грех.

— Не спорю, это и есть грех, — признал Иеремия. — Но как врач, я никак не могу предать вас анафеме за него. Нельзя отрицать важность равновесия телесных соков. Это в равной мере относится и к крови, и к желчи, и к семени, и важно не допускать их переизбытка в организме. А ваше здоровье не может не беспокоить меня, Ален, и вы это знаете.

— В вас пастор борется с врачом, — с улыбкой ответил лекарь.

— Это верно. Так что, если надумаете исповедоваться, скажите мне.

— Скажу, — пообещал Ален.

Но он прекрасно понимал, что не сможет, по крайней мере сейчас, откровенно признаться Иеремии во всем, что так угнетало ею в эти дни. Ибо на исповеди он обязан не умалчивать ни об одном из своих прегрешений, даже самом непростительном, о том, что у него произошло с Энн Лэкстон. А откровенно признаться пастору в этом означало навеки потерять его приязнь и расположение.

Как водилось, обитатели дома на Дак-лейн пробудились с первыми петухами. Лекарь и хирург Джон Лэкстон всегда поднимался первым и тут же вытряхивал из постелей своего сына и ученика.

— А где это Энн? — буркнул Джон, бросив настороженный взгляд на кухню, где уже собралась вся челядь.

— Еще не спускалась, — ответил Мартин, брат Энн.

— Она встала и даже воды для умывания отнесла в комнату, — доложила свояченица. — Сходить за ней?

— Нет уж, я сам, — раздраженно рявкнул отец семейства. — Девчонка совсем разленилась. Надо ей вправить мозги.

И лекарь Лэкстон в самом мрачном расположении духа стал подниматься по узкой лестнице наверх, где располагалась клетушка его дочери. Без стука он распахнул дверь и от неожиданности замер на пороге — Энн рвало в стоявший тут же у постели деревянный ушат. Сначала Джон Лэкстон подумал, что его дочь занемогла, но тут его осенило: никакая это не болезнь. Он-то хорошо знал, что вызывает такую рвоту по утрам.

Жаркой волной в отце семейства поднималась ненависть. Одним шагом одолев каморку, он схватил дочь за плечи и основательно тряхнул.

— Ты понесла! — взревел он. — Забрюхатела!

Энн и не подумала отрицать это, лишь смотрела на отца полным отчаяния взглядом.

Джон Лэкстон, понимая, что молчание дочери лишь подтверждает его ужасную догадку, готов был лопнуть от охватившего его гнева.

— От кого этот ублюдок?! Отвечай, чей он?! Говори, с кем ты валялась в грязи, потаскуха?

Не дожидаясь ответа, он с размаху ударил дочь по лицу, и та упала на деревянные половицы.

— Я… я не хотела… Это все он… Он меня силой взял, — обезумев от страха, бормотала Энн. — Клянусь, я не по своей воле.

— Кто это был? — ревел Лэкстон.

— Мастер Риджуэй! — выкрикнула Энн и, разрыдавшись, закрыла лицо руками.

— Что тут стряслось? — запыхавшись, спросил прибежавший на рев родителя Мартин.

— Этот сукин сын изнасиловал твою сестру, — прошипел в ответ Джон Лэкстон.

— Кто?

— Риджуэй.

— Ах, проклятый ублюдок! Но ничего — он за это у меня поплатится! — выкрикнул Мартин и вне себя от ярости выбежал из комнаты Энн.

Ален, обработав ожог на руке ученика кузнеца, успокоил все еще бледного как смерть от боли парнишку, и тот даже улыбнулся ему на прощание. Врач по природе своей, Ален безмерно любил эти мгновения, когда ему удавалось облегчить страдания пациента. Именно они и помогали ему переживать тяжкие минуты в жизни, когда ему приходилось лишь разводить руками, сталкиваясь со случаями ужасных травм или неизлечимых болезней, и когда он давал себе зарок постоянно приумножать знания в медицине, чтобы в будущем одолеть и эти, ныне необоримые, недуги.

Взяв тигель с мазью от ожогов, которой только что смазал пострадавшую руку молодого человека, он прикрыл его крышечкой и поставил на место на полке.

Внезапно дверь лечебницы распахнулась, и внутрь ввалилась троица молодых людей. Ален вздрогнул от неожиданности и страха — ничего доброго подобный визит не сулил, — а узнав искаженную злобой физиономию Мартина Лэкстона, похолодел от ужаса.

— Ты надругался над моей сестрой, ублюдок! — завопил Лэкстон.

Ален инстинктивно отпрянул, но приятель Мартина, подскочив к нему, без слов наградил лекаря ударом настолько неожиданным и сильным, что Ален не устоял. Второй удар был нанесен ногой в живот, лишив Алена дыхания. Повинуясь рефлексу, он, поджав под себя ноги, стал кататься по полу, пытаясь руками защитить живот и лицо.

Стоявший у заднего ряда полок Николас попытался прийти на помощь учителю, но один из нападавших одним ударом вывел его из схватки. Кита, ученика Алена, парализовал страх, он оказался не в силах даже позвать на помощь.

— Ну-ка, ребята, давайте его на стол! — мрачно велел Мартин. — На стол его!

Спутники брата Энн, живо подхватив Алёна, с размаху бросили его на деревянный стол. Чуть опомнившись, Ален попытался отбиваться.

— Что вам от меня нужно! Оставьте меня! Слышите?

— Заткнись, недоносок! — проревел Мартин. — Ты силой взял мою сестру! И ответишь за это!

Ален всеми силами старался высвободиться, но три пары рук намертво прижали его к столешнице. Снова удар в лицо, от которого искры из глаз полетели. Ален крепко ударился затылком о толстые доски. В конце концов тело лекаря обмякло, и он отстраненно стал понимать, что его сейчас ожидает.