Мафусаил и Болдх взглянули на пеладана. К их облегчению, напряжённая улыбка последнего несколько смягчилась. Нибулус пожал плечами:

— Вышло получше, чем у трубадуров.

Бродячие менестрели — грубые и дерзкие чужестранцы — презирались знатью, но хорошо принимались обычными людьми. Они не несли ни перед кем обязательств и были преданы только самим себе. Свободно странствуя, музыканты развлекали любого, готового слушать.

— Болдх, друг мой, — Нибулус неожиданно обернулся к страннику, — Эппа сказал мне, что ты на самом деле — пеладан.

— Был, давным-давно, — поправил его Болдх.

— Я думаю, что и сейчас, — настаивал Винтус с лёгкой улыбкой. — Значит, ты знаком с «Хрониками Гвилча».

— Слышал о них, — ответил Болдх, встревожено глядя на акробатку, которая, казалось, полностью вывернула назад ноги и голову. Теперь странник не мог понять, где у неё перед, а где спина.

— У тебя появится шанс наверстать упущенное во время путешествия, — продолжил Нибулус, — потому что я беру «Хроники» с собой. Это самая волнующая история и к тому же — наш единственный письменный проводник в грядущем походе. Старина Гвилч был не только воином, но и образованным человеком; он подробно описывал всю дорогу на север, когда вёл армию из Нордвоза к месту встречи с флотом Артуруса Кровавый Нос. Должно быть, сама судьба подтолкнула Гвилча на написание «Хроник». Иначе нам пришлось бы туго.

Болдх встревожился.

— Эта книга — твой единственный проводник? — спросил он. — И нет людей, которые бы знали те земли? Только дневник, написанный век... пятьсот лет тому назад?

— Не простой дневник. «Хроники Гвилча!» — с вызовом ответил Нибулус.

Болдх в изумлении глядел на него, но Нибулус уже не замечал странника. Его внимание привлекла акробатка, которая теперь бесстыдно раздевалась.

Болдх не стал продолжать тему. От возмутительного же зрелища на сцене он, как и большинство зрителей, предпочёл отвернуться. Однако пеладан был полностью поглощён развернувшейся картиной. Не нагота привлекла его — лицо акробатки напоминало морду морского льва, да и тело было под стать. — Нибулуса поразил бесстыдный взгляд, буравящий его, в котором не читалось ни малейшего намёка на раболепство и даже почтение. Нибулус не привык к подобному отношению.

Тут Мафусаил заметил Паулуса. Наховианец стоял шагах в двадцати от них, враждебно оглядывая всех вокруг, а его пальцы сжимали рукоять меча.

— Почему он не присоединяется к нам? — спросил Мафусаил удивлённо.

— Разве он похож на человека, нуждающегося в компании? — ответил Лесовик, оценивающе рассматривая наховианца, внимание которого теперь привлекла акробатка.

— Тогда почему бы ему просто не убраться? — огрызнулся Нибулус, уже изрядно уставший от шумной толпы. — Если он так ненавидит общество, зачем было сюда приходить?

— Теперь мы будем на него любоваться. — Мафусаил нахмурился. — Наверное, нам стоило бы предложить ему работу в театре Леванси. Он не пошел бы с нами в поход и чувствовал бы себя легко и непринуждённо в этом представлении уродцев...

— На него действительно обращают внимание, — заметил Болдх не без сочувствия.

— Так его даже зовут, как и менестреля! — засмеялся Нибулус.

— Вашего наёмника тоже зовут Паулус Фатуус? — с сомнением переспросил странник.

— Просто Паулус.

В этот самый миг, словно по сигналу, синелицый музыкант опустил задницу в жёлоб, и поверхность воды забурила, словно в кипящем котле. Зрители восхищённо замерли, а потом одобрительно завопили.

— Паулус Пукулус подойдёт ему гораздо больше, — пошутил Нибулус.

Так родилось новое прозвище. Суровый и гордый наёмник из лесов Рег-Наховии, который насмерть сражался за пеладанов, теперь всегда будет связан с именем Паулус Пукулус.

В любом случае лучше, чем Одф Аглекорт.

* * *

Наконец столь долгожданный день отъезда наступил.

Бледное солнце вырвалось из цепких объятий тумана; его слабые лучи едва прогревали свежий и влажный от росы предрассветный воздух. Повсюду заливались птицы, пением заглушая иные звуки: раздражающий скрип ставен, хлопанье двери и отрывистый кашель старика, чуть свет выбравшегося из дома.

Щуря глаза, Гэп выглянул в единственное чердачное окно. Люди вставали, день начинался. Как здорово ощущать себя живым! Юноша сделал глубокий вдох, чтобы в сонной голове немного прояснилось. Утренний воздух, наполненный бодрящими запахами покрытой росой травы, свежеиспечённого хлеба... и свежего поросячьего дерьма, принёс неимоверное облегчение после духоты, царящей на чердаке. От прилива сил Гэп перескочил через свернувшихся калачиком братьев, добрался до своих пожитков и начал быстро одеваться.

Сердце возбужденно колотилось. Непослушными пальцами Гэп кое-как зашнуровал толстую зелёную рубаху и натянул кожаные штаны, потом всунул ноги в сапоги из мягкой серой кожи, которые мать специально купила накануне.

«Не могу дождаться! Не могу дождаться!» — как заведённый повторял он про себя, а всё тело покалывало от волнения.

— Я тебе устрою... — раздался голос из-за спины.

Гэп замер. Похоже на голос Оттара — старшего из семи братьев.

— Убери это от меня... — снова пробормотал тот же голос, теперь тише, зато со злостью. Да, точно Оттар.

Гэп обернулся и посмотрел на закутанные в одеяла фигуры, лежащие в ряд у одной из стен чердака. Встревоживший его голос шёл от одной из них.

«Говорит во сне!» — Гэп с облегчением вздохнул. В наступившей тишине он подхватил свой узкий белый пояс, откинул дверь в полу и выскользнул из душной спальни на нижний этаж.

Добравшись до первого этажа дома, юноша опоясался и проверил, все ли его вещи на месте: простенькая праща со снарядами, четыре небольших метательных ножа, маленький кожаный кисет с самшитовой дудочкой и самое важное — ножны с коротким мечом, в центре рукояти которого красовался герб Винтусов. На миг замерев, чтобы последним взглядом со смесью радости и горечи окинуть лачугу, которая пятнадцать лет была его домом, Гэп вышел наружу. Прикрыв бесшумно дверь, юноша бросился прочь.

«Наконец!» Душа Гэпа пела, пока он стремительно несся к Винтус-холлу. Его абсолютно не заботило, увидит ли он родной дом и его обитателей снова — чёрствость, свойственная юности.

Правда, быть самым младшим из семи отпрысков совсем не просто. Всю свою жизнь он был жертвой, терпел издевательства безжалостных братьев и сносил равнодушие собственных родителей. Небольшой земельный надел едва позволял прокормить семью из девяти человек. Родителей расстраивало то, что они не смогут получить приданого, которое принесла бы в дом дочь; а Гэпу — последней попытке завести девочку — доставалось больше всего.

«Огарок», — называли они его и давали самую чёрную работу. Для Гэпа настоящим облегчением стал тот миг, когда благородный пеладан выбрал его оруженосцем, да ещё сам господин Нибулус Винтус.