жили на левом берегу реки Тулицы в отдельном поселении, где запрещалось селиться посторонним. Оружейники, как и другие обыватели большинства населенных пунктов России, не всегда жили в отведенных для них кварталах, которые, тем не менее, оставались если не строго местами жительства или профессиональной деятельности, то административными образованиями. Долгое время производителям оружия запрещалось продавать свои изделия, кроме как по официальным каналам, что давало правительству фактическую монополию на приобретение их продукции. Закрытость корпорации усиливали непреодолимые ограничения на перемещение. Присвоенный статус передавался детям: сыновья оружейников должны были учиться ремеслу своих отцов. Присвоенный правовой статус «заводских жителей» не дозволял оружейникам Ижевска и Сестрорецка переходить в иные сословия. Хотя тульские оружейники теоретически могли, с разрешения правительства, переехать куда и когда угодно, на практике такое происходило очень редко[146].

Учитывая преобладающую трудовую систему крепостного права и идеал (если не всегда реальность) служивого государства, следует признать, что внедрение в российское общество хотя бы малой доли рыночных отношений и мобильности рабочей силы было преждевременным. Тем не менее семена законодательства, разрешающего как рынок, так и мобильность, были посеяны в первой половине XIX века, задолго до знаменитого указа об освобождении 1861 года. Что касается посессионных крепостных, то, например, в 1831 году Министерство финансов могло предложить перевести отдельных посессионных работников в купеческое или мещанское сословие. Четыре года спустя владельцам посессионных фабрик было предоставлено право увольнять посессионных работников при условии, что такие увольнения не уменьшат производительность фабрики [Туган-Барановский 1997: 209–210]. Существовали ли подобные пробелы в броне контрактной системы на казенных заводах стрелкового оружия?

Вопрос о разрешении избыточным тульским оружейникам перехода в купеческое или мещанское сословие обсуждался еще с эпохи Екатерины II. В 1823 году комиссия по расследованию путей улучшения положения тульских оружейников отметила, что большое число оружейников бездельничает и доведено до нищеты из-за отсутствия государственных заказов. Через десять с лишним лет комиссия рекомендовала сократить численность корпорации оружейников с примерно 7364 до всего 2200 человек, разрешив большинству покинуть корпорацию [Глебов 1862: 161–162, 176].

Возобладали доводы в пользу сохранения тульских оружейников в ведении оружейного завода, приведенные графом Аракчеевым и другими. Правительство сочло, что избыточное число оружейников будет полезно в случае острой потребности в оружии. Чаще всего приводился пример патриотической реакции тульских оружейников на призыв государя в 1812 году. На протяжении следующих трех лет Тула поставила стране 500 000 единиц оружия. По-видимому, о том, какова будет ситуация через полвека, о вероятности роста потребностей в вооружении и о быстроте изменения технологий тогда вовсе не задумывались. Однако у государства могли быть и более веские причины считать эту систему выгодной. Правительство предполагало, что, если оружейникам разрешат переписаться в другие сословия, лучшие мастера уйдут первыми, что нанесет ущерб возможностям корпорации в целом. Действительно, оружейники, которые уезжали, хотя и временно, для сторонних (отхожих) промыслов, были обязаны платить установленный налог. Хотя этот налог якобы помогал поддерживать корпорацию в целом – и как таковой был не более чем выплатой на нужды социального обеспечения, – его основным назначением было препятствовать долгосрочному уходу. Комиссия 1823 года сделала вывод, что удержание в корпорации желающих покинуть ее оружейников не принесло выгоды корпорации в целом. Очевидно, это мнение не разделялось большинством командиров, которые обязаны были дать разрешение любому оружейнику, желающему записаться в другое сословие. Обеспокоенность тем, что отъезд квалифицированного рабочего поставит под угрозу корпорацию и, следовательно, удовлетворение потребностей России в оружии, служила достаточным основанием для отклонения таких просьб. Похоже, что в любом случае вопрос был не очень актуальным: мало кто из оружейников мог накопить капитал, необходимый для вступления в мещане, не говоря уже о купечестве, а из источников видно, что администрация завода отнюдь не была завалена просьбами оружейников о выходе из корпорации [Глебов 1862: 171–172, 178; Майков 1861–1862, II: 59].

Одновременно с изучением вопроса об ослаблении контроля над тульскими оружейниками правительство усиливало контроль над их сестрорецкими собратьями. Там оружейники считались военнослужащими; статутом 1807 года для них был установлен тридцатилетний срок службы, после чего они освобождались от приписки к заводу. Однако в 1823 году был принят новый статут, согласно которому оружейники являлись постоянными работниками фабрики, приписанными к ней навечно. Десять лет спустя очередной статут приравнял оружейников в правовом отношении к солдатам и перевел всю работу на заводе в военный режим [Валк 1972: 81, 92].

Тот факт, что искусные оружейники и другие рабочие были накрепко приписаны к заводам, говорит о нескольких особенностях российской индустрии огнестрельного оружия в течение полутора столетий, предшествовавших Крымской войне. Во-первых, для страны с самым многочисленным во всей Европе населением количество оружейников было невелико; немного их было и в частном секторе, который в принципе мог бы восполнить недостаток мощностей казенных предприятий. Тем не менее в период, пока рост потребностей государства в оружии оставался умеренным, количества производителей для их удовлетворения хватало. Во-вторых, хотя с течением времени цифры менялись и имеющиеся оценки не совсем согласуются между собой, очевидно, что оружейники и подмастерья представляли собой не более, а скорее менее половины совокупной рабочей силы на оружейных предприятиях. Довольно значительное число низкоквалифицированных и неквалифицированных рабочих свидетельствует о технологической отсталости оружейных заводов [Кононова 1959: 129]. И наконец, рабочие были в значительной степени лишены мобильности. В результате рабочую силу, как неквалифицированную, так и квалифицированную, нельзя было ни купить, ни организовать рыночными методами, а можно было лишь рекрутировать изнутри, в данном случае из самих оружейных заводов.

Пополнение и обучение

Закрытость корпорации означала, что в ее состав не могли войти представители других сословий. И все же необходимо было придумывать какие-то пути для привлечения новых оружейников. Оружейные заводы и другие посессионные предприятия – в отличие от прочих государственных заводов, которые привлекали рабочих со стороны, – комплектовались рабочей силой принудительно. Многие годы государство набирало в корпорацию оружейников из трех источников. На протяжении большей части XVIII века казенные оружейные заводы полагались на трудовую повинность крестьянского населения, как правило, путем перевода крестьян с других казенных заводов на оружейные или путем покупки частных крепостных. Так, например, первые сестрорецкие оружейники были переведены с Олонецкого казенного завода – только в 1724 году таких оказалось 457 человек. Позже в Сестрорецк переводили также оружейников из Тулы. Ядро оружейников Ижевска сложилось в 1763 году благодаря покупке казной крепостных у графа Шувалова; в 1820 году Тула приобрела 350 крепостных у Нарышкина, а Сестрорецк купил большое количество крепостных у графа Салтыкова [Кононова 1959: 122–123; Валк 1972: 21]. Вторым важным источником пополнения оружейников, особенно в Ижевске и Сестрорецке, были армейские