Аманда уже пожаловалась на возмутительно узкие проходы в их местном маленьком супермаркете, на странную одержимость матери льняными салфетками и рассказала о некой знаменитости из списка С, любящей фотографироваться, насколько смогла понять Гвен, со знаменитостями из списка В. В этом, вероятно, и состояла принесенная ею новость. Она попыталась хотя бы на минутку отключить Аманду, чтобы тупая боль в голове чуточку стихла. Конечно, после чашки чая и примерно трех пинт воды…

– А что тот меловой человек в Дорсете? Ты могла бы навестить его.

Гвен открыла глаза.

– Меловой человек?

– Да, как белый конь. Только человек. – Как белая лошадь. Только мужчина. С огромным таким… э… бананом.

– Ох, – Гвен снова закрыла глаза. Она уже догадывалась, что Аманда собирается сказать дальше.

– Потрахайся на нем. Я имею в виду с Кэмом. Помогает излечить бесплодие…

– Кто тебе это сказал?

– О, это всем известно. И в газете писали, и все такое.

– Меловой человек. На склоне холма. – Гвен постаралась не выказать охватившее ее отчаяние. Аманда всего лишь пыталась помочь. И она сама виновата, что открылась Аманде в момент слабости. Надо брать пример с Айрис и доверять свои мысли только дневникам.

– Показатели фертильности в районе вокруг холма выше среднего по стране – у каждой женщины в среднем три ребенка. Как минимум. Подтвержденный факт.

– Нет, правда, я не хочу об этом говорить, – сказала Гвен. – Мне очень жаль, но просто не могу.

Аманда взяла ее за руку.

– Знаю, что это тяжело и больно, но разговор помогает. И конечно же, все стоит попробовать. Я думала, ты откроешься…

– Как твои дети? – Гвен прервала Аманду, подбросив тему, которая, как она знала, гарантированно ее отвлечет.

Аманда состроила гримасу.

– Монстры. Майло решил, что день лучше всего начинать в пять утра, а Люси отказывается ходить в туалет.

– Это как-то…

– Она обучена, я имею в виду, она может держаться, но не делает этого, пока я не надену на нее подгузник. – Аманда покачала головой. – Ты не представляешь, как тебе повезло…

– Да уж, – сказала Гвен.

– Вот дерьмо. – Аманда зажала рот ладонью. – Ой, извини. Я не хотела…

– Все хорошо, – сказала Гвен и поднялась, чтобы долить в чашки из чайника. Ромашка с эфирным маслом лопуха.

– А сама себе ты помочь не можешь? – Аманда, похоже, не могла оставить эту тему в покое. Есть тип женщин, которые так крепко загоняют ногу в собственный рот, что единственный возможный вариант – продолжать толкать дальше, возможно, в надежде, что в конце концов она появится с другого конца.

– По-видимому, нет. – Сколько заклинаний она испробовала, сколько настоев выпила. Запасов примулы вечерней и корня одуванчика ей хватило бы, наверно, до конца жизни.

– Получится, – с успокаивающей уверенностью сказала Аманда. – Может быть, стоит взять паузу. У многих так и случается. Они сдаются, усыновляют ребенка или просто ставят на этом крест, а потом – раз! – она щелкнула пальцами – и беременеют.

Гвен до боли сжала пальцы, чтобы не крикнуть – заткнись, заткнись, заткнись – прямо в лицо Аманде.

Аманда осушила свою кружку и встала.

– Ну ладно, не стану мешать. Ты, должно быть, так занята. Видела ту статью в «Гардиан». Постараемся попасть на открытие. Если сможем найти сиделку. Если нет, то мы с Кев собираемся поехать в Бат в выходные. Тогда и посмотрим. – Она нервно рассмеялась. – Но купить не получится. Не для нашего бюджета.

Гвен улыбнулась.

– Не беспокойся об этом.

– Ну все, не буду задерживать, – снова сказала Аманда и – чудо из чудес – направилась к двери. Аманда никогда не заглядывала только на чашку чая. Неслыханное дело. У двери она остановилась. – Это правда, что ты делаешь одну из своих штучек для Культурного центра Бата?

Гвен кивнула.

– Подумать только, – одобрительно сказала Аманда. – Скоро станешь такой знаменитостью, что с нами, простаками, и разговаривать перестанешь!

Гвен помахала рукой и закрыла дверь. Никогда раньше Аманда не расспрашивала ее о работе. По крайней мере, так заинтересованно. Есть чем гордиться. Она вдруг поняла, что один из лучших моментов в освещении прессой ее выставки в том, что ее друзья и соседи наконец-то поверили, что она действительно работает. Раньше она просто баловалась. Чудила. Мастерила какие-то забавные штучки. Теперь это стало настоящим делом. Ничего не изменилось, кроме восприятия людей, а это значило, что изменилось все.

«Грандж» заполнили «мопсы», твердо вознамерившиеся хорошо провести время и совершенно позабывшие при этом о своих детях. Нескольких малолеток Кэти успешно обошла и даже уклонилась от малышки, упрямо ползущей в сторону кухни.

Поставив поднос с пустыми стаканами на стойку бара, она сказала Анне, что берет перерыв. И тут Макс взял ее за локоть.

– Позволь тебя угостить.

– То есть ты стыришь для меня выпивку? – спросила Кэти, скрывая радость за сарказмом.

– Я теперь работаю. И когда могу, плачу. – Макс посмотрел на нее. – Хочу поговорить с тобой о том, что, по-твоему, здесь происходит. Без предвзятостей. Ты можешь хотя бы ненадолго оставить этот тон?

– Извини, – сказала Кэти. – Я тебя не знаю. Не знаю, как ты живешь. У меня нет права судить.

– Все в порядке. – Макс удивленно поднял брови. – Ты ведь работаешь в отеле, верно?

– Вроде бы.

– А раз так, то можешь позагорать на пляжах Коста-дель-Соль.

Кэти провела его к тыльной стороне здания, где на территории, отгороженной мусорными баками от глаз гостей, стоял, в окружении нескольких хроменьких и всклокоченных стульев, старый стол для пикника.

– Это наша летняя комната отдыха. Наша курилка. – Она указала Максу на полинявший розовый пластиковый стул. – Садись.

Кэти принесла из кухни пару мороженого. Кто-то покушался на Макса, сбросив керамическую урну, потом Гвен устроила ему процедуру снятия заклятия, а Кэм устроил испытание на выдержку своими молчаливыми угрозами, и вот после всего этого он еще разговаривает с ней. Такой герой определенно заслужил леденец на палочке.

При виде угощения глаза у Макса зажглись радостью.

– Боже, не ел «фэб», наверно, сто лет.

– Когда ты, по твоим же словам, был мошенником, – начала Кэти после растянувшейся на несколько минут и всецело отданной удовольствию паузы. Начала и остановилась, внезапно осознав, что закончить предложение чем-то хорошим уже не получится.

Макс ничем не помог, сосредоточившись исключительно на тающем быстро леденце.