Тогда Альфред поверил Лебиусу. И не пожалел об этом.

Барон Леопольд фон Нахтстлих, преследовавший беглого магиера на землях Верхней Марки, не вернулся в свой замок. Не вернулись и его люди.

Альфред и Лебиус в ту ночь долго беседовали. Вдвоем. В этой самой зале, бывшей тогда еще трапезной. А после Лебиус открывал свои магиерские тайны одну за другой, каждый раз находя новый способ удивить обретенного заступника и покровителя. Прагсбуржец не скрытничал, не пытался юлить и обманывать, отвечал на любые вопросы. Но…

Поначалу воодушевившийся маркграф пытался постичь колдовские секреты. Без устали зазубривал формулы и символы, сокрытую суть и явные признаки. Увы, вновь все его старания оказались напрасными. К тому же выяснилось, что для достижения успеха на чернокнижном поприще, помимо собственно магиерского искусства, требовалось освоить еще и смежные науки. Алхимию, механику, рудное, плавильное и кузнечное дело, некромантию, человеческую анатомию и строение зверей, птиц, рыб, насекомых, состав неживых минералов, астрологию и многие другие области знаний, в которых прекрасно ориентировался Лебиус Прагсбургский и о которых представления не имел Альфред Оберландский. Ни времени, ни терпения на все это у маркграфа не было. В конце концов он убедил себя, что подмастерьем и учеником колдуна становиться ему уже поздно.

– В истинной магии, как и в жизни, у каждого свой путь и свое предназначение, – по-своему объяснял неудачу Альфреда Лебиус. – И одному практику ступить на путь другого крайне сложно. Да и ни к чему это, ибо на чужом пути все равно не будет проку. Рано или поздно такая замена начнет мешать обоим практикам в по-настоящему великих деяниях.

– Наверное, ты прав, – со вздохом согласился змеиный граф.

Альфред Оберландский забросил бессмысленные занятия темными искусствами и впредь удовлетворялся лишь поверхностными объяснениями прагсбуржца, а чаще и вовсе конечными результатами его колдовских опытов. Благо, результаты эти вполне удовлетворяли Альфреда.

Лебиусу была предоставлена полная свобода действия. Его снабжали всем необходимым, включая трупы и свежую, теплую еще, кровь – благо, в темницах и эшафотах этого добра всегда было навалом. Половину помещений своего замка маркграф отвел под малые магилабор-залы, а бывшая трапезная стала главной мастераторией прагсбургского магиера.

Это было хозяйство Лебиуса. Полностью – его. Хорошо налаженное, оно работало само по себе, само на себя и само для себя. Работало даже в отсутствие Лебиуса – четко и безукоризненно, как добротные швицкие часы. Отлучки магиера никак не влияли на запущенные им колдовские процессы. И со временем самодостаточные, не знающие тишины и покоя магилабор-залы стали столь же привычными, как замковые казармы, конюшни, опочивальни, кухни, склады, оружейные, темницы, пыточные…

В мастераториях вершилась серьезная работа по созданию боевого механического голема и ставились иные странные, а порой и откровенно страшные опыты. Опыты Лебиус любил и проводил их всегда, во всем, со всем. Магиерские, некромантические, алхимические, механические… Всякие. Разные… Пытливый ум магиера, его кипучая энергия и необъятные знания, долгие годы не находившие должного применения, в Верхней Марке выплеснулись, будто прорвавший плотину безудержный поток, стремясь либо создать что-то новое – не всегда, по мнению Альфреда, нужное и полезное, либо усовершенствовать старое – порой до неузнаваемости. До качественной, но опять-таки, как мыслил оберландский маркграф, никчемной новизны. Впрочем, сам Лебиус всякий раз смиренно утверждал, что все его опыты имеют непосредственное отношение к основной работе.

Возможно, это было так. Может быть – нет. Но конца-краю этому извержению мыслей, идей и экспериментов не предвиделось. Иногда Альфреду казалось, что магиер служит ему не за покровительство и защиту, а за саму возможность работать. В общем-то, такой энтузиазм прагсбургского беглеца маркграфу нравился. Альфред Чернокнижник лишь указывал, чем Лебиусу следует заняться в первую очередь, а что может подождать. Однако магиер, прекрасно справляясь с порученными заданием, умудрялся при этом выполнять уйму прочих дел и постоянно удивлял своего господина новыми открытиями и диковинками.

Одно только во всем этом крылось неудобство: крепость Альфреда Оберландского оказалась словно поделенной надвое. Причем на территорию прагсбуржца старался не заходить без нужды и без личного сопровождения Лебиуса даже сам маркграф. Слишком уж странное и непонятное происходило там. А значит – и опасное для непосвященных. Или недопосвященных, коим и являлся, по большому счету, Чернокнижник, так и не сумевший осилить темные искусства.

Лебиус сразу предупредил, что настоящая магия не терпит присутствия посторонних, и вряд ли это было сказано для красного словца. Всем был памятен случай, когда подвыпивший молодой оруженосец Альфреда случайно забрел в малую магилабор-залу, дверь которой никогда не запиралась. Стражу переполошил жуткий крик. К тому времени, как из главной мастератории вызвали магиера, бедняга-оруженосец сгинул бесследно. С тех пор охотников заглядывать без спросу за магические двери – пусть даже открытые настежь – не находилось.

«В конце концов, так тоже правильно, – убеждал себя Альфред. – Пусть один чернокнижник беспрепятственно творит свою магию, а другой обеспечивает ему кров, пищу и защиту. И пользуется плодами чужого колдовства по своему усмотрению». Лебиус ничуть не возражал против подобного распределения прав и обязанностей. И все же маркграф дико завидовал магиеру. Ибо магиеру покорялось то, что было недоступно маркграфу. Магиер повелевал даже огненной стихией. А он, маркграф, нет.

Вот с какими мыслями Альфред Оберландский по прозвищу Чернокнижник убирал свою руку из необжигающих углей жаровни. Сверху, от чаши, в которой булькало расплавленное и синюшное из-за неведомых добавок олово, к хладному багрянцу с прозеленью опускался жар. Опускался, но никак не мог нагреть пылающие колдовским огнем уголья.

– Теперь вы видите, ваша светлость, здесь пожара не будет, – убеждал Лебиус. – Даже если опрокинуть все жаровни, тигли, факелы и свечи. Даже если лить расплавленный металл в горючие смеси и порошки. Заклинания, усмиряющие огонь, произнесены мною не одну сотню раз, а пламя не станет своевольничать там, где в воздухе витают магические флюиды.

– Вот только витают-то у тебя здесь не только флюиды, колдун, – поморщился маркграф. Ему вдруг захотелось придраться и отчитать этого всезнающего и всеумеющего магиера. – Еще и запахи витают. Премерзопакостные, надо сказать. Неужели нельзя разогнать этот смрад?

Лебиус печально покачал головой:

– К сожалению, это мне не под силу. По стенам мастератории я очертил границы, за которые не распространяется зловоние. Но эти же границы являются неодолимой преградой для магических процессов. Так что использовать такую защиту внутри рабочих помещений я не могу.

– Так используй другую защиту, геенна тебя побери! Дышать же нечем!

– Невозможно, ваша светлость. Человек – самое покорное и в то же время самое неподвластное магиерской практике существо. Живые человеческие чувства – как высшие, так и низшие, в число которых входит обоняние, – это не послушное пламя костра, колеблющееся от малейшего дуновения ветерка извне.