— Это не труд. А тебе, наверное, было бы интересно, — сказал Шарур, и пастух не стал отказываться. Шарур достал кувшин вина, кое-какие снадобья и льняную ткань. Шерсть пастухи и сами умели вырабатывать не хуже, чем в Гибиле. Подумав, он выложил пару ножей и мечей, как бы намекая на то, что распродал в Алашкурре остальное.

— Ты прав. Такое нам не каждый день показывают, — сказал вожак пастухов. Смотрел он при этом в землю, стараясь скрыть жадный огонек в глазах. Но, хотя он и был кочевником, живущим в походных шатрах, ни слепым, ни дураком он точно не был.

— Все это сделано в землях между реками. Из высокогорья такого не приносят. — Он махнул рукой в сторону гор. — Ты говоришь, это по воле богов у тебя есть что показать нам… Не в том ли заключалась воля богов, чтобы ты не торговал в горах?

Скотоводы плохо знали богов, или, вернее, боги едва ли считали пастухов достойными внимания. Вождь хитро улыбнулся, задавая вопрос. Но улыбка исчезла, стоило Шаруру твердо ответить:

— Да, такова была воля богов.

— Ах, вот оно что… — Пастух подергал себя за бороду, окрашенную хной. Отвернувшись от Шарура, он тихо переговорил с некоторыми из своих людей. Когда переговоры закончились, он повернулся к торговцу и медленно проговорил:

— Думаю, вам не повезло. Похоже, любой, кто торгует с вами, не обретет счастья. Товар у тебя хорош. — Он с сожалением вздохнул. — Прекрасный товар, но он может дорого нам обойтись. — С этими словами он махнул рукой своим, и они ушли в ночь.

Мушезиб сказал:

— Опять без толку. Не очень-то они отличаются от зуабийцев.

Шарур со вздохом упаковал оружие, снадобья, вино и одежду, от которых отказались даже пастухи.

— Ну вот. Придется возвращаться в Гибил с пустыми руками, — сказал он. — Прямо хоть не возвращайся.

— Твой отец так не скажет, сын главного торговца, — заметил Хархару. — Твоя мать так не скажет. Твои родственники так не скажут. Для них ты лучше в своем теле, чем в виде призрака, нашептывающего им в уши. Пока ты живой, можешь сто раз наверстать упущенное, так оно, без сомнения, и будет.

Может, у Хархару и не было сомнений, а вот у Шарура — сколько угодно. Однако хозяин ослов хотел его подбодрить, поэтому Шарур кивком поблагодарил его и будничным тоном сказал:

— Ты прав. Ничего не поделаешь. Пока. Надо идти дальше.

Хархару внимательно поглядел на него, решил, что главный караванщик не собирается дальше предаваться унынию, и тоже кивнул.

Утреннее солнце отражалось в мутной воде Ярмука, превращая ее в расплавленное серебро. Как и по дороге на запад, Шарур привел караван к броду севернее города Аггашер. Им пользовались редко. Он не знал и не очень-то жаждал узнать, на что способна местная богиня Эниагашер, правившая городом.

У самого берега лягушка скакнула в воду с илистой отмели. По воде пробежала легкая рябь и поверхность реки снова успокоилась. Шарур достал очередной браслет, поднес его к воде и сказал:

— Это тебе, Эниярмук, порадуй себя. — Он бросил приношение в реку.

Опять пробежала рябь, но если после лягушки она быстро унялась, то теперь волны стали только больше. Вскоре поверхность Ярмука уже бурлила, как во время шторма. Но здесь же не море, да и ветра никакого не было.

Что-то выпрыгнуло из воды и упало к ногам Шарура. Он нагнулся и поднял браслет, только что поднесенный речной богине.

— Эниярмук отвергла приношение! — воскликнул он в полнейшем изумлении. — Интересно, и что нам теперь делать?

— Понятия не имею. Но одного нам точно делать не следует, — сказал стоявший рядом Агум, охранник каравана, — здесь мы реку не перейдем.

— Но другой дороги в Гибил кроме как через реку нет, — Хархару почесал в затылке. Он с подозрением смотрел на воду. — Первый раз вижу, чтобы Эниярмук отвергла приношение.

— Может, все-таки попытаемся переправиться? — спросил Мушезиб.

— Я бы не стал, — сказал Шарур. Он вспомнил о волнах, поднявшихся на реке, и подумал, что они могут сделать с ослами, грузом и людьми. — Если богиня рассердится, она нас попросту утопит.

Истинный воин Мушезиб гневно прорычал:

— Эта богиня — глупая сука. — Но тут же понял, что перестарался и поспешно добавил: — Но мы не можем с ней бороться, это точно. Силой богиню не взять.

— Вот именно, — согласился Шарур. Он так и стоял на берегу, размышляя.

— Даже обычных женщин силой брать неинтересно, — смущенно забормотал Мушезиб себе под нос. — Кричат, брыкаются, укусить пытаются — возни с ними больше, чем удовольствия, ну, я так думаю. — Задумчивость мигом слетела с него, когда Шарур бросился к одному из ослов. — Что ты делаешь, купеческий сын?

— Ты верно сказал: взять женщину силой — тут хлопот больше, чем пользы, — ответил Шарур. — А вот если сходить с ней в харчевню, да взять ей вина, она улыбнется и силой брать ее уже не придется. — Он вытащил кувшин с вином и снова побежал к берегу Ярмука.

Ножом Шарур сбил смолу с пробки и раскупорил кувшин. В ноздри ударил сладкий запах перебродивших фиников. Он прошел вверх по течению на половину полета стрелы, низко поклонился и церемонно вылил вино в воду. Сделав это, он бросил палку в реку и шел за ней до поджидавшего каравана.

Остановившись перед бродом, он махнул своим людям.

— Эниярмук приняла кувшин вина. Может, этого хватит, чтобы не обращать внимание на нескольких смертных. — Он скинул тунику и сандалии, и повел в воду первого осла.

Он примерно представлял, что будет, если богиня не удовольствуется первым кувшином. Он боялся. Но идти было надо. За ним Хархару и Мушезиб уже отдавали приказания погонщикам и охранникам. Те и сами двинулись вперед, но подогнать их стоило. Даже ослы особенно не упрямились.

Шарур вышел на противоположный берег Ярмука и с облегчением вздохнул. Потянул за поводок, выводя из воды первого осла. Весь караван поспешно переправлялся.

— Идем, идем, — торопил людей Шарур. — Это еще не конец. Отойдем подальше, а потом уже оденемся.

— Это ты верно сказал, сын