— Однако, — покачал головой Маслов. — Путь героический. Пехтурой через весь Союз и Европу протопать.

— Ни о чем не говорит, — возразил Ганичев. — Сколько ветеранов яростно били фрицев, а после войны не менее яростно банды сколачивали. Сколько в зону загремело. С них сучьи войны и начались в колониях.

— Тоже верно, — согласился Поливанов, отлично знавший, что биография человека и сам человек — это вещи порой совершенно не совпадающие. И герой вполне может оказаться предателем и гадом.

— А чего после войны делал? — осведомился Маслов.

— После войны все годы работал на Уральском заводе химического машиностроения, — продолжил Поливанов. — Сначала в должности рабочего. Заочно закончил в 1956 году институт, в настоящее время инженер.

— Как характеризуется? — спросил Абдулов.

— Тихий, собранный. На хорошем счету. Пользуется уважением в коллективе. Компрматериалов на него нет.

— Хоть картинку с него пиши для заводской стенгазеты, — Ганичев встал напротив фотографии фигуранта, пришпиленной кнопкой к школьной доске, стоявшей на тумбочке и прислоненной к стене. — Прямо слезы умиления наворачиваются. Только это все вода. Факты где, Семеныч?

— А факты такие, — сказал Поливанов. — У него пятеро детей. В прошлом году жена утратила трудоспособность и теперь получает крохотную пенсию по инвалидности. Зарплата у инженера-конструктора копеечная. И хватает денег впритык. Если хватает вообще.

— А вот это уже ближе, — хищно улыбнулся Ганичев. — Представьте, человек прошел войну. Учился, работал. И тут — нищета. Неспособность досыта кормить пятерых детей. И вот видит перед собой богатого мироеда, который жирует и пирует. За его, фронтовика, счет. Возникают мысли — за что воевали. И воспоминания приходят о рукопашных, когда черепа немцам дробили прикладами и не испытывали ни малейших угрызений совести.

— Вот умеете, товарищ подполковник, излагать емко и убедительно, — с уважением произнес Маслов.

— Я много чего умею, Вова, — заметил Ганичев.

Поливанов взял из папки еще одну справку и объявил:

— А еще товарищ Ильясов был донором, за что получал соответствующие отгулы. И дружинником, активным и принципиальным, за что тоже получает отгулы и бесплатный проезд.

— То есть времени у него свободного завались, — кивнул Абдулов.

— Хватило, чтобы настрогать шесть человек, — усмехнулся Маслов.

— Дружинник, — протянул Поливанов, в сознании будто что-то щелкнуло. — А ведь это хороший способ проникнуть в дом.

— Какой способ? — подался вперед Ганичев.

— Удостоверение дружинника. Якобы проверка проживания. И двери перед тобой открыты.

— Ну да. Сейчас столько прав им дали. Попробуй не пусти в дом. Тут же с милицией придут, да еще потом по общественной линии прокатят, — согласился Абдулов.

— И становится понятно, как к милиционеру на мосту убийца подобрался, — добавил Ганичев. — Дружинник же, почти свой.

— Так и бывает — потри тряпкой своего, а он оказывается чужой… Складывается головоломочкато, — потер руки Маслов. — Чувствую, наш клиент…

С кем только работал, интересно. Один бы такое не потянул.

— А это нам мышка-наружка на хвосте принесет, — сказал Поливанов…

Милицейская разведка — это одна из тех сторон деятельности государства, о которой большинству населения ничего не известно. Как, впрочем, и о других методах работы уголовного розыска, надежно скрывающихся под грифом: «Секретно». Простые советские люди наверняка испытали бы шок, узнав, что рядом действуют какие-то агенты, резидентуры, проводятся разработки и внедрения. О таком обыватель читал только в книгах про разведчиков, а тут оно вон, под боком, и нити сходятся в такое привычное и неброское здание с вывеской: «Отделение милиции».

— То, чем мы занимаемся, для обычного гражданина полная дичь, — всегда говорил Поливанов. — А мы этим живем.

Наружное наблюдение относится к тем же скрытым от взгляда обывателя сторонам жизни. И издревле считалось одним из самых эффективных методов сыска. Появляется возможность стать тенью злоумышленника, узнать, чем и как он живет, с кем связан. И как вершина мастерства — задержание с поличным. Правда, именно задерживать службе наружного наблюдения категорически запрещено. Разведка — искусство невидимости и незаметности.

В царской империи сотрудников этой службы называли филерами. В фильмах про Октябрьскую революцию можно встретить немало эпизодов об их коварных злочинствах, когда они вцеплялись клещами в большевиков, вскрывали места тайных собраний, в общем, доставляли серьезные неприятности. Естественно, революционеры, поднаторевшие в искусстве конспирации, выработали целый комплекс контрмер против филеров разной степени эффективности. А когда пришли к власти и настала пора организовывать свои органы контрразведки и уголовного сыска, перво-наперво воссоздали этот эффективный инструмент.

В контрразведке НКВД СССР до Великой Отечественной войны первый этап служебной лестницы любого оперативного сотрудника был в службе наружного наблюдения. Наблюдателей называли «топтунами». Это была низшая ступень оперативной работы, тем не менее требующая высокой квалификации, пронырливости, знания города, умения притворяться и быть невидимым.

В органах милиции долгое время наружное наблюдение осуществлялось не штатными сотрудниками, а агентурой, в большинстве своем состоящей из матерых уголовников. Вот уж ребята были ушлые, способные на многое, но и доставлявшие массу проблем — сами могли такое устроить, что и бандитов не надо. К шестидесятым годам милицейская разведка обособилась в засекреченное подразделение. Его задача проследить за фигурантом, провести установку на адресе — то есть негласными методами узнать, кто и как там живет.

Редкое крупное дело раскрывается без использования службы наружного наблюдения, которую сотрудники ласково прозвали «мышкой-наружкой», Николаем Николаевичем, норой. Хотя навыками наблюдения, оперативных установок и личного сыска владеет любой сыщик, занимающийся конкретной работой по раскрытию преступлений, но только наруж-ка делает это филигранно. Благо материальная база у них хорошая, включая автотранспорт и современные средства радиосвязи, которых порой так не хватает в других милицейских подразделениях. Ну и школа знатная, уходящая в глубь веков.

С милицейской разведкой из-за режима секретности может работать сотрудник в должности не ниже старшего оперуполномоченного областного управления. Москвичи, естественно, тоже обладали соответствующим допуском. На конспиративной квартире они проинструктировали разведчиков. И теперь за инженером ходил «хвост».

Ходил уже второй день. Притом так аккуратно — объект и представить не мог, что подробные сводки о его времяпровождении и контактах аккуратно кладутся на стол в уголовном розыске.

Пока никаких интересных результатов получено не было. Объект вел на удивление скучную жизнь. Передвигался ограниченными маршрутами. Никаких тебе посиделок в ресторанах, загулов с друзьями. Даже в кино не ходил. Дом — работа — магазин. Заколдованный круг, по которому он крутился изо дня в день.