Тут в дверь постучали. На пороге возник замначальника МУРа Лопатин, неодобрительно посмотревший на накрытый стол, возвышающуюся на видном месте бутылку и царящее веселье.

— Виктор Семенович, можно вас на пару слов? — вкрадчиво произнес он.

— Конечно, — Поливанов поднялся со стула.

Они вышли в пустой коридор гостиницы, уютно освещенный лампами с зелеными плафонами.

— Виктор Семенович, вы член парткома. Как вы можете позволять пьянство? — торжественно отчеканил Лопатин.

— Какое пьянство? — удивился Поливанов. — Так, легкое снятие напряжения. Даже на фронте сто грамм давали.

— Вы фронт не приплетайте. Там смерть рядом была. А тут работа — повседневная и кропотливая. И нужна светлая голова, для которой алкоголь первый враг.

— Люди подустали вдали от дома. Да и бутылка вина на троих — это микродоза для взрослого человека.

— Ну, чтобы без излишеств, — сменил гнев на милость замначальника МУРа. — Занялись бы культурным воспитанием подчиненных. В кино, что ли, сходили бы.

— А это идея.

— Все, отдыхайте.

Поливанов улыбнулся, глядя вслед удаляющемуся руководителю. В принципе, Лопатин человек полезный, хороший организатор, болезненно принципиальный, способный горы своротить, если надо для работы, и теряющийся, если надо что-то для себя. Но при этом невозможный педант и иногда бывает утомителен. Будучи трезвенником, особенно не любит, когда сотрудники употребляют алкоголь, что и понятно. В некоторых подразделениях уголовного розыска это стало проблемой. Рюмка за раскрытие, рюмка за почин. Рюмка с горя, что висяк не подняли. Но Поливанов всегда знал меру. Да и ребята тоже излишествами не страдали…

Утром Поливанов поднял всех пораньше.

— Босс, есть международная конвенция о жестоком обращении с военнопленными, — жалобно простонал Маслов, присаживаясь на кровати и протирая сонные глаза.

— Ты военнопленный, что ли?

— Только военнопленных можно так пинками посреди ночи поднимать.

— Всего на час раньше подняли.

— Вот именно. Часа не хватило, чтобы восстановить силы в растущем организме.

— Все, кончай трепаться. Нам пораньше на работу. Перед совещанием бабки подбить и решить, что с инженером делать.

В кабинете Управления у москвичей ушел как раз час на споры, оценку ситуации. Наконец пришли к общему мнению.

— Я на совещание, — сказал Поливанов, поправляя галстук перед тусклым зеркалом.

Началось ежедневное заседание штаба при замначальника областного Управления. Сегодня главная тема была посвящена основной выкристаллизовавшейся версии — фигуранту Инженеру.

— Мы попытались присмотреться к нему нашими оперативными методами, — пояснил представитель областного управления КГБ, пожилой полковник.

Это означало, что подвели агента. Практически на всех промышленных объектах у чекистов были свои источники информации. А стратегические предприятия они держали под особым контролем.

— И результаты? — заинтересовался Поливанов.

— Инженер или очень скрытный и хитрый враг, — сказал полковник, — или ни при чем. Абсолютно спокоен. Как всегда выдержан. Хлопочет профсоюзную путевку для детей в пионерлагерь.

— Ваши предложения? — спросил представитель министерства Сидоров.

— Надо брать его, — сказал Поливанов. — Таскать его наружкой можно до морковкиного заговенья.

— Еще денечек потаскаем, — принял соломоново решение Сидоров. — А завтра с утра и возьмем тепленького. Согласны?

Поливанов вернулся в кабинет и объявил сотрудникам о принятом решении.

— До утра еще дожить надо, — пробурчал Абдулов.

— Ты о чем, Серджио? — спросил Маслов.

— А вдруг они друг друга убивать начнут. Ниточка и оборвется.

— Не нагнетай истерику. Один день ничего не значит, — сказал Поливанов.

Хотя по опыту жизни с ним многие могли бы сильно поспорить.

Но решение было принято. Завтра по дороге на работу инженеру предстояло познакомиться с оперативниками уголовного розыска куда ближе, чем он был знаком с ними до сей поры.

В большой комнате во всю мощь динамиков работал самый современный телевизор «Рекорд 64» с огромным экраном — аж тридцать пять сантиметров по диагонали. Выглядел он очень стильно и современно с его белой пластмассовой панелью и изящным переключателем программ, не то что эти тяжелые деревянные коробки «Рубины» с кнопками. Люба приобрела его в этом году, отдав двести двенадцать рублей, да еще сверху добавив знакомому продавцу десятку, чтобы дали получше выбрать. Телевизор являлся ее гордостью. Правда, сейчас такой техникой особенно никого не удивишь — телевизоры в каждом втором доме. А ведь еще недавно на всю улицу один был, у семьи Паршевых, так к ним все соседи футбол смотреть ходили.

По телевизору дикторша объявляла программу передач Первого телеканала на сегодня:

— 17.00. Для школьников. От истоков борьбы. Телевизионный фильм.

17.30. Юные таланты. Передача из Риги.

18.00. Куда пойти учиться? Передача для старшеклассников.

18.30. Мир сегодня. Комментаторы за круглым столом.

19.00. Говорят участники Пленума ЦК КПСС.

19.30. В. Курбатов. Три Ивана. Телевизионный спектакль.

20.45. Беседы врача. Лечебная гимнастика.

21.30. Телевизионные новости.

22.00. На соискание Ленинской премии. Концерт заслуженного артиста РСФСР профессора Мстислава Ростроповича.

23.40. Окончание телепередач.

Грек не обращал внимания на звуковой фон. Он смотрел на разложенные на столе драгоценности. Луч валящегося за горизонт закатного солнца падал на желтый металл, и тот будто окрасился кровью. А что, где золото, там кровь. Кровушка человечья — это такая субстанция, которая всегда омывает все большое — большие свершения, большие деньги и особенно золото. Если хочешь что-то иметь серьезное за душой, то должен знать, что это потребует крови — чужой или твоей. Но эта логика для волков, а не для стада баранов, именуемого законопослушным населением СССР. Стадо ведь довольствуется скудной кормушкой и производит шерсть, которую с него состригают те, кто взяли это право силой и кровью — или господа коммунисты, или такие, как он, Грек.

Он зажмурился, ему стало тепло от нахлынувших волной воспоминаний о былых славных денечках. Да, хрусты, бывало, летели направо и налево. И гулял он с братвой, как в последний день. Бараны гибли на фронте, надрывались на работе и доедали последнюю травку на выжженных пастбищах, а у босяков и икорка, и шампанское не переводились. А женщин видел каких — просто сказка. И в карты играл, как черт, — без удержи, и на деньги, и на жизнь. Потому что волк любит риск. А баран любит стойло.