– потом хорошо. Здесь живут Ляля и Генка[11]. Будут до 1 сентября. Привет тебе от них. Ляля приехала числа 2-го. Добралась сама – героически. Тебе, я думаю, сюда нельзя – сыро здесь[12].

Очень соскучился. Постараюсь вырваться в начале сентября. На стене у меня ты и Андрюшка. Да, вот что. Здесь продают свитера, грубой вязки из здешней шерсти. Могу купить тебе, Андрею и себе. Покупать? (17–19 руб.) 500 руб. послал в Москву с Пашкевичем, чтобы передал Миле.

Целую крепко. Пиши. Рад, что у тебя много работы. Твой Стаська! Прости за почерк: тороплюсь!

* * *

Чегем, 10 августа 1965 года.

Дорогая моя!

Сегодня уже 10 августа. Сняли мы довольно много, но еще больше осталось. Наверное, проснимаем до середины октября. От этого прямо сжимается сердце – так хочется домой. Такие экспедиции хороши в 20 лет, а не тогда, когда пора подумать о боге.

Пошатнувшееся здоровье, по-моему, восстановил. Постольку-поскольку в очень дождливый день проехал на лошади верхом 20 км, попытался ловить рыбу, упал в ледяную речку, после этого часа 3 мокрый ехал верхом, и ничего не заболело. Не ругай меня, конечно, разговор о боге как-то не совмещается, но ты же меня любишь не за то, что я сильно берегу свою особу.

Сейчас 4 дня, на небе ни облачка. Солнце такой силы, что прожигает сквозь кожаную куртку. Снежные вершины хорошо видны. Спасибо за бандероль, читаю газеты, хотя они здесь в окружении вечного как-то ни к чему.

Лялька живет и даже иногда надевает платья, хорошие, чтобы мы не окончательно озверели.

Надеюсь приехать в начале сентября на денек в Москву.

Слышал, что к вам приезжало начальство. Мне передавали, что оно по-прежнему наливается багровым при моем имени, обзывает меня Хуциевым и все сломанные машины считает моей виной. Ну, черт с ним. Наверное, я действительно уйду со студии, отношения уже не наладятся. Я это чувствую, только бы поскорее кончить картину.

Как ты там? Приносит ли радость работа? Приезжай скорей домой – когда ты дома, мне все-таки как-то спокойнее.

Очень соскучился, и красоты не действуют. Целую крепко, крепко. Привет сумасшедшему городскому и знакомым. Твой Стаська!

Борода вся седая. Белая, белая.

* * *

Чегем, 13 августа 1965 года.

Дорогая Нинуська!

Я получил 2 чудесных письма от Андрея. Даже с рисунком, где он изображен после езды на велосипеде и с него льет ручьями.

Я работаю! Снял самое трудное, лишь бы получилось. Ненависть к студии растет у меня с каждым днем. Надеюсь в конце августа приехать в Москву смотреть материал. Сегодня 13-е, черная пятница. Скучаю. Целую. Твой Стаська.

* * *

Чегем, 14 августа 1965 года.

Дорогая Нинуська!

Дни летят, сегодня уже 14-е число. Наша жизнь все такая же. Каждый день я встаю в 6 часов утра и смотрю в окошко, но это просто для порядка, так как в любую погоду мы все равно едем на площадку. В 6:30 мы завтракаем, в 7 часов приезжает коновод и приводит мою кобылу Машку. Машка спокойная, широкая, круглая. Мы садимся на коней и медленно едем вдоль реки. Кругом нас величественные горы. Воздух полон запаха хвои. Когда мы переезжаем ручьи, лошади останавливаются и долго, вкусно тянут сквозь зубы ледяную, прозрачную воду. В 8:30 мы приезжаем на площадку, и начинается все хорошо тебе знакомое, только прибавь ко всему лошадей, баранов, телят, ослов, кур и т. д. и т. п., в том числе местную массовку. С сегодняшнего дня мы обедаем вместе с конниками в их лагере, на берегу реки в сосновом лесу. Кончаем снимать мы часов в 5. Приезжаем на турбазу – все на машинах, я верхом. Ужинаем и идем на концерт очередной туристской группы. Часов в 10–11 ложимся спать. Здесь режим. Видишь, веду образ жизни английского лорда и скоро буду стройным юношей.

Андрей прислал чуд́ ные письма. Я тебе их привезу в Москву. Очень бы хотелось, чтобы ты приехала. Погода здесь стала лучше. Дом прогрелся. Теперь совсем не сыро, а подышать горным воздухом полезно. Так что постарайся выкроить недельку. Тебе по этому поводу будет звонить Ляля. Ее вчера вызвали на съемку. Крепко целую. Твой Стаська.

* * *

19–20 августа 1965 года.

Дорогая моя любимая!

Спасибо тебе за чудесное письмо, рад, что ты скучаешь; рад, что тебя все любят, чего не могу сказать о себе – меня уже в группе многие ненавидят, так мне кажется. Я стал много кричать, ругаться и т. п. Ты не представляешь себе, какой поразительный бардак ухитряются создать мои и Яшины помощнички. Волосы встают дыбом. Да еще приложи к этому действительно чрезвычайную трудность экспедиции, колоссальное пьянство и т. д. И тем не менее мы снимаем. Не знаю, что получится, так как слежу за всем, кроме актеров. Чудес не будет. Володя остается Володей. Будет красивое полуоперное зрелище. Ну и черт с ним. Только бы кончить.

Ты знаешь? Это, наверное, ужасно, но я эту картину не люблю. Слишком долго и упорно многие отбивают у меня любовь к ней. Я боюсь дня, когда ее будут смотреть, а обычно этого дня все же ждешь, несмотря на все протори и убытки. Я даже приготовил такую речь: «Товарищи, в этой картине я занимался всем чем угодно, кроме постановки и режиссуры, поэтому снимаю с себя всякую ответственность и прошу считать ее не моей».

Ну, ладно, а то ты расстроишься. А мне хочется, чтобы ты знала, что ты единственная, чудесная, умная, справедливая, а «Гитлером» бываешь только по отношению ко мне. У меня на стене ты и Андрюшка, и, когда я просыпаюсь и когда ложусь спать, вы оба улыбаетесь мне. Давай на будущий год подольше не расставаться.

Нинуська! Почему ты не пишешь, когда будешь в Москве? Петька меня огорчил, сказав, что вы едете в Ленинград. Как же так? Я все так построил, чтобы числа 25-го оказаться в Москве дня на 3. Нам надо сговориться. За 2 дня до приезда в Москву я пошлю тебе телеграмму, что выезжаю. Постарайся тоже вырваться, хотя бы на денек.

Самое главное, что я абсолютно здоров. Верховая езда прекрасно подействовала на мой позвоночник. Вообще ты меня не узнаешь. Правда, сейчас моя Машка заболела, а мой красавец жеребец Квадрат набил холку, и я временно езжу на машине, но скоро они выздоровеют, и я снова буду путешествовать на них.

Итак, Нинуська… Самое главное, чтобы мы встретились в Москве. Завтра