ты не можешь взять столько же, сколько отдаешь. Когда я начала высказываться и немного критиковать их — видит Бог, они были далеки от совершенства — им это не очень понравилось. Но они по-прежнему имели надо мной огромную эмоциональную власть.

25

Все, что все говорят о том, как быть родителем, было правдой для меня. Мои мальчики наполнили мою жизнь смыслом. Я была потрясена тем, сколько чистой и мгновенной любви я испытывала к этим крошечным созданиям.

И все же стать матерью, находясь под таким сильным давлением дома и в мире, оказалось намного, намного сложнее, чем я ожидала.

Оторванная от своих друзей, я начала чувствовать себя странно. Я знаю, что в такие моменты нужно сосредоточиться только на том, чтобы быть матерью, но мне было трудно каждый день садиться и играть с ними, ставить материнство на первое место. Я чувствовала себя такой растерянной. Все, что я знала всю свою жизнь, - это то, что меня разоблачали на каждом уровне. Я не знала, куда идти и что делать. Должна ли я была вернуться домой в Луизиану, купить дом, обнесенный стеной, и спрятаться?

Сейчас я понимаю, но тогда не могла понять, что у меня отняли все составляющие нормальной жизни - возможность появляться на публике, не становясь главной сенсацией, совершать обычные ошибки, будучи молодой матерью двоих детей, чувствовать, что я могу доверять окружающим меня людям. У меня не было свободы и в то же время безопасности. В то же время я страдала, как я теперь знаю, от тяжелой послеродовой депрессии. Признаюсь, я чувствовала, что не смогу жить, если все не наладится.

Все остальные люди занимались своими делами, а за мной наблюдали со всех сторон. Джастин и Кевин могли заниматься сексом и курить траву сколько угодно, и никто не сказал им ни слова. Я вернулась домой после ночи в клубе, и моя собственная мать набросилась на меня. Из-за этого я боялась что-либо делать. Из-за семьи я чувствовала себя парализованной.

Я тяготела к любому, кто мог вмешаться и выступить в роли буфера между мной и ними, особенно к тем, кто мог пригласить меня на вечеринку и временно отвлечь от слежки, под которой я находилась. Не все из этих людей были хороши в долгосрочной перспективе, но в то время я отчаянно нуждалась в любом, кто, казалось, хотел хоть как-то помочь мне и был способен держать моих родителей на расстоянии.

* * *

Добиваясь полной опеки, Кевин пытался убедить всех, что я совершенно не контролирую себя. Он начал говорить, что я не должна больше иметь своих детей - вообще.

Когда он это сказал, я помню, как подумала: “Конечно, это шутка. Это просто для таблоидов”. Когда читаешь о ссорах женатых знаменитостей, никогда не знаешь, что из этого правда. Я всегда предполагаю, что многое из того, что вы слышите, - это истории, которые подаются в газеты как часть какой-то уловки, чтобы получить преимущество в борьбе за опекунство. Поэтому я все время ждала, что он вернет мне мальчиков после того, как заберет их. Он не только не вернул их мне, но и не позволял видеться с ними неделями напролет.

* * *

В январе 2007 года моя тетя Сандра умерла после долгой и жестокой борьбы с раком яичников. Она была мне как вторая мама. На похоронах у могилы тети Сандры я плакала сильнее, чем когда-либо.

Работа казалась мне немыслимой. В это время мне позвонил популярный режиссер и рассказал о проекте, над которым он работал. “У меня есть для тебя роль”, - сказал он. “Это очень мрачная роль”.

Я отказалась, потому что думала, что это не будет эмоционально здоровым для меня. Но мне интересно, что, просто зная об этой роли, я подсознательно прокручивала ее в голове - представляла, каково это - быть ею.

Внутри меня долгое время царила тьма. Внешне же я старалась выглядеть так, как хотели люди, вести себя так, как они хотели - постоянно быть милой и красивой. Но к этому моменту фанера была настолько стерта, что ничего не осталось. Я была как оголенный нерв.

* * *

В феврале, не видя мальчиков неделями, совершенно обезумев от горя, я пошла просить о встрече с ними. Кевин не пустил меня. Я умоляла его. Джейдену Джеймсу было пять месяцев, а Шону Престону - семнадцать. Я представляла, как они не знают, где их мать, и удивляются, почему она не хочет быть с ними. Мне хотелось взять таран, чтобы добраться до них. Я не знала, что делать.

Папарацци наблюдали за всем этим. Я не могу описать то унижение, которое я испытывала. Я была загнана в угол. За мной, как всегда, гонялись эти люди, ожидая, что я сделаю что-то, что они смогут сфотографировать.

И вот в тот вечер я дала им материал.

Я пошла в парикмахерскую, взяла машинку для стрижки и сбрила все волосы.

Все сочли это забавным. Посмотрите, какая она сумасшедшая! Даже мои родители смущались меня. Но никто, похоже, не понимал, что я просто сошла с ума от горя. У меня отняли детей.

С обритой головой меня боялись все, даже мама. Никто больше не хотел со мной разговаривать, потому что я была слишком уродливой.

Мои длинные волосы нравились людям - я это знала. Я знала, что многие парни считают длинные волосы сексуальными.

Побриться налысо было способом сказать миру: Пошел ты. Вы хотите, чтобы я была красивой для вас? Да пошел ты. Хотите, чтобы я была хорошей для вас? Пошел ты. Хочешь, чтобы я была девушкой твоей мечты? Пошел ты. Долгие годы я была хорошей девочкой. Я вежливо улыбалась, когда ведущие телешоу косились на мою грудь, когда американские родители говорили, что я гублю их детей, надевая топик, когда руководители снисходительно похлопывали меня по руке и сомневались в моем выборе карьеры, хотя я продала миллионы пластинок, пока моя семья вела себя так, будто я зло. И я устала от этого.

В конце концов, мне было все равно. Все, чего я хотела, - это видеть своих мальчиков. Меня тошнило при мысли о часах, днях, неделях, которые я пропустила с ними. Самыми особенными моментами в моей жизни был сон с моими детьми. Это самое близкое, что я когда-либо чувствовала к Богу - дремать с моими драгоценными малышами, вдыхать запах