В классах стояли точно такие же деревянные парты, как пятьдесят лет назад; в церкви — точно такие же скамьи. У большинства учителей были негнущиеся спины и лица, с которых не сходило скорбное выражение, ни дать ни взять ходячие дагеротипы.

Я смотрела в окно, стараясь держаться, хотя у меня сосало под ложечкой. Весь последний год я думала над тем, что сказала бы Виде, если бы получила возможность потребовать у нее объяснений, но во всех сценах, которые рисовались в моем воображении, я выглядела жалкой и заискивающей. «Что вы с Джимом делали в тот вечер? Почему ты внезапно исчезла, когда он погиб? Ты любила его? Он любил тебя?»

Впереди показался старый белый деревянный знак, качающийся под проливным дождем: «ШКОЛА ДАРРОУ-ХАРКЕР». Рядом с ним стоял бронзовый олень. Когда мы проносились мимо, я успела краем глаза заметить рога и глаза. Мелькнула и исчезла в кроваво-красном свете задних фонарей надпись: «ОСНОВАНА В 1887 ГОДУ», и вот вывеска и олень утонули во мраке.

— Не переживай, Би, — прошептала Уитли, положив голову мне на плечо. — Я обо всем позабочусь.

— Малышка, когда ты говоришь это, кто-то остается без глаза, — бросил Киплинг с переднего сиденья.

Уитли улыбнулась с видом пай-девочки:

— Я не могу ручаться за жизнь и здоровье тех, кто портит жизнь моим лучшим друзьям. Они обидели Би? Придется им испытать гнев мироздания.

— Знаешь, Зевс, я бы на твоем месте слегка поумерил пыл, — пробормотал Кэннон, сбрасывая скорость.

Впереди показался пост охраны.

— Что мы им скажем? — спросила Марта.

— То же, что обычно. Мы — бывшие ученики. Только слегка мертвые. Застрявшие в космических катакомбах.

— Это слишком длинно, — прошептала Уитли, затем хихикнула и сжала мою руку.

Кэннон притормозил перед воротами и опустил стекло. Мы в тревожном молчании наблюдали за тем, как Мозес — печально известный охранник — неторопливо застегивает куртку, поправляет воротник рубашки и открывает зонт. Ворчливый и согбенный, как вопросительный знак, он, по слухам, появился на кампусе в год основания школы. Это был ревностный христианин, поминавший Господа едва ли не через слово, и завязавший алкоголик. Каждую среду в полночь он тайком оставлял свой пост, чтобы присутствовать на собрании анонимных алкоголиков в спортзале в Сент-Питерсе, а значит, у каждого желающего были верные два часа на то, чтобы нагло прошествовать мимо поста охраны и безнаказанно отправиться по своим делам — при условии, разумеется, что он успеет вернуться до появления Мозеса.

— Добрый вечер, — официальным тоном произнес Мозес, перекрикивая шум дождя. — Чем могу помочь?

— Вы нас не узнаете? — спросил Кэннон.

Мозес пригляделся, и его белые кустистые брови изумленно сошлись на переносице.

— Ну и ну! Кэннон Бичем. Киплинг Сент-Джон. Уитли. Беатрис. И малышка Марта. Ребята, что вы делаете здесь в такое ненастье?

— Мы были поблизости и решили заехать, — сказал Кэннон. — Мы быстро.

Мозес обеспокоенно нахмурился и бросил взгляд на часы. Когда он снова посмотрел на Кэннона, в его взгляде явственно читалась тревога.

— Только если быстро, — сказал он, тыча пальцем в Кэннона. — Но чтобы никаких шуточек. Ты меня понял?

Кэннон кивнул, махнул ему рукой и закрыл окно. Мы покатили по дороге.

— Никаких шуточек, о которых ты вспомнишь завтра, дружище, — пробормотал он.

— Батюшки! Вот это сюрприз так сюрприз!

Мистер Джошуа, который открыл нам дверь, ничуть не изменился: чистенький, подтянутый, голубоглазый, розовощекий, в своем всегдашнем вязаном жилете.

— Чем обязан? Заходите скорее. Льет как из ведра.

Он лучился искренней теплотой, и, когда мы пятеро, до нитки промокшие, гуськом потянулись в дом, я ощутила укол совести.

— Мы приехали повидаться с Видой, — с улыбкой произнесла Уитли. — Наша милая Кисуня дома?

Мы видели на дорожке, ведущей к дому, ее красный «ниссан», а кроме того, в доме горело много окон. Поэтому ответ был известен нам заранее.

Мистер Джошуа озадаченно заморгал:

— Вида? Ну конечно. Мы… э-э… как раз садимся ужинать. Проходите, проходите. Прошу вас.

Мы двинулись следом за ним через пустую гостиную в столовую, где обнаружили Виду и миссис Джошуа. Миссис Джошуа, облаченная в желтый фартук, раскладывала по тарелкам початки кукурузы, а Вида праздно сидела во главе стола, уткнувшись в телефон.

Похоже, жизнь в неволе оставила свой отпечаток: Вида выглядела далеко не так сногсшибательно, как в моих воспоминаниях. Она слегка раздалась, роскошные волосы поредели и выглядели неопрятно. Хотя мы впятером молча столпились вокруг ее стула, она, казалось, едва замечала нас — обвела равнодушным взглядом и вновь уткнулась в телефон. Она привыкла к визитам учеников своего отца, постоянно приходивших на уроки гитары или на репетиции.

— Пегги? Кисуня? Это друзья Джима Мейсона. Помнишь Джима, моего ученика? Один из самых блистательных молодых авторов, которые мне встречались в жизни. — Мистер Джошуа с мягкой улыбкой поднял палец. — Он подавал такие надежды. Его мюзикл о Ленноне был одним из самых изумительных… Настоящее кружево из музыки и слов… — Кажется, он на мгновение забылся, откровенно делясь своей болью. Лицо его покраснело. — Ладно. Что привело вас в нашу глушь?

Я никогда не задумывалась о том, как мистер Джошуа воспринял смерть Джима, — и поняла это лишь сейчас, стоя в скромной бежевой прихожей, слушая громкую дробь дождя по крыше, вдыхая слабый запах нафталина и разглядывая гитары на стенах, наводившие на мысли о несыгранных песнях. А ведь это мистер Джошуа больше всех верил в Джима, это он внушил ему мысль попытать свои силы за пределами нашего городка, попробовать пробиться на Бродвей. Это мистер Джошуа кропотливо переводил десятки демонстрационных записей Джима в ноты, это мистер Джошуа заставлял его дорабатывать свои творения так, чтобы стихи стали пронзительней, персонажи — ярче, музыка — многогранней, разбирал вместе с ним замысловатые выражения и бунтарские тексты Стивена Сондхайма, Лина-Мануэля Миранды и Теннесси Уильямса. Это мистер Джошуа договорился с известным нью-йоркским продюсером, чтобы тот послушал демозапись песен Джима из мюзикла «Человек из ниоткуда». Продюсеру понравилось, и он выразил желание поужинать с Джимом. Встречу назначили то ли на день гибели Джима, то ли на один из соседних.

Что, если мистер Джошуа был влюблен в Джима? Или за всем этим крылось что-то другое, например попытка застолбить себе место рядом с восходящей звездой? Возможно, он видел в Джиме свой счастливый билет? И с гибелью Джима, его партнера по творчеству, его любимого ученика, его пропуска на олимп, все надежды и перспективы мистера Джошуа разом рухнули.

— Ну, Вида уж точно должна помнить Джима, — ухмыльнулась Уитли, потом склонила голову и вскинула бровь. — Кисуня, дорогая, настал подходящий момент для того, чтобы попросить твоих родителей выйти из комнаты… если ты не горишь желанием посвящать их во все жуткие подобности. — Она непринужденно плюхнулась в кресло во главе стола и, закинув ногу на подлокотник, наколола на вилку стручок зеленой фасоли. —