уж с нерадивыми бойцами нянчиться, гайки своими руками крутить да на вахтах ночами не спать, чем такое безобразие ремонтировать.

Перед этим, каюсь, я частенько завидовал нашему корабельному эскулапу: служба — не бей лежачего, ни тебе вахт, ни подчинённого личного состава, обязанности какие-то несерьёзные и расплывчатые. В море вообще делать нечего, знай себе с боку на бок вовремя переворачивайся, чтобы пролежней не было. Вспомнились анекдоты о корабельной медицине:

Приходит больной к врачу:

— Доктор, голова болит. И живот.

Док разламывает таблетку на две части:

— Вот тебе от головы, а это от живота.

Или такой:

— Что со мной доктор?

— Не знаю дорогой, обратись к врачу.

18

Доктор Сёма

Справедливости ради должен заметить, что конкретно наш доктор не являлся таким профаном, отчаянным лежебокой или бездельником. Очень даже наоборот. Звали его Ломакин Семён Петрович, бойцы за глаза именовали Лом, а офицеры уважительно — Сёма Ломов. Он, конечно, мог бы сутками спать и ничего не делать, но энергичная натура требовала действий.

Видом он был, скажем, не очень: маленький, щуплый, голова непропорционально большая, волосы вечно взъерошены, как у первоклассника на перемене. Но характер имел крутой и решительный, а волю железную: бойцы при одном лишь упоминании о Сёме начинили трепетать, некоторые мочились в штаны, и вообще — боялись больше, чем даже старпома. Даже сам командир лишний раз Сёму не дёргал. Доктор умудрился поставить на место и его! Случилось это буквально в первую же неделю по поступлении Сёмы к нам на корабль.

Лодка готовилась к длительному плаванию, суета стояла несусветная, а тут доктор собирает всех моряков из БЧ-5 с намерением вести их в госпиталь на медосмотр! Механик в панике — работы невпроворот, каждый матрос на счету! Старпом от такой резвости молодого Склифосовского был в шоке и сначала даже как материться забыл. Но скоро вспомнил и отменил, конечно, всё. Сёма суёт ему в нос «План подготовки корабля к длительному плаванию по медслужбе», собственноручно подписанный командиром, согласно которому именно сегодня с 8 до 13 часов у матросов БЧ-5 медосмотр и флюорография. Старпом непреклонен. Предлагает засунуть план в одно известное место и вообще не путаться под ногами, не мешать людям делом заниматься. Другому доктору этого бы вполне хватило, чтобы поставить где надо отметку «вып.» и успокоиться. Но не Ломову! Природная патологическая ответственность за любое дело требовала от него проведения всех намеченных мероприятий не формально, а фактически. Направившись к командиру, Сёма предъявил и ему вышеупомянутый план. Командир, конечно, не в столь грубой форме, как старпом, но тоже настоятельно порекомендовал лейтенанту угомониться. На что Сёма заявил, что его докторский план не менее значим для боеготовности корабля, чем штурманский, механический или, скажем, минёрский. А с момента утверждения его командиром корабля приобретает силу закона, и он, доктор Ломов, обязан его беспрекословно выполнять. Если же в этом ему кто-нибудь будет препятствовать, то он пойдёт к комбригу, а если надо — и до командующего флотом доберётся, но выполнит всё что положено, до последнего пункта.

От такой наглости молодого офицера командир сначала опешил, но потом сообразил, что лейтенант прав. Что сам же на днях эти планы подписывал, а написанное пером, как известно, не вырубишь топором. В итоге, несмотря на истерики механика и других офицеров корабля, у которых доктор согласно «плану» (часто в самый неподходящий момент) изымал матросов, медосмотр и санация личного состава произведены были качественно и в срок. Благодаря принципиальности доктора за время плавания никто из моряков не то чтобы заболеть, даже чихнуть ни разу не посмел.

В отличие от других корабельных докторов Ломов никогда не сидел без дела. Он совершенно безвозмездно, то есть исключительно ради самообразования, изучал кораблевождение, устройство лодки, правила связи, радиотехническое вооружение и всякие науки, которыми нас, будущих командиров, пичкали насильно и сверх меры. Причём штурманские дела Сёма освоил так, что его, бывало, командир брал на сдачу зачёта по КБР (корабельный боевой расчет) вместо штурмана. Дизели, корабельные системы и всю механическую часть доктор знал не хуже механика. Он на пузе излазил все трюма вдоль и поперёк и частенько прикрывал меха, когда лодка стояла на ремонте в заводе. Устройство торпедных аппаратов и всё минёрское дело доктор знал уже лучше меня и на очередных стрельбах постоянно донимал просьбами дать ему «бабахнуть».

Помимо этого у Сёмы были недюжинный педагогический талант, острый язык, и моряков он драл классически:

— Ну а ты, глист в обмороке, кому тут разлегся? — обращался он к зазевавшемуся бойцу, который по тревоге решил пришхериться и отлежаться незамеченным за станциями управления ГГЭД. — А ну, спирохета бледная, подпрыгнул и быстро по местам разбежался! — с интонацией, не терпящей возражений, командовал Ломов. Сам боец хоть и считал себя авторитетным годком, имеющим право по службе уже особо не напрягаться, но он был худ, бледен и белобрыс, поэтому, не дожидаясь дальнейших уничижительных для своего авторитета эпитетов, срывался с места и бежал куда подальше.

Короче, Сёма наш был не просто доктор, а старпом дубль два, строгий и самый что ни есть злое@ущий. Как только он появился на подводной лодке, бойцы сразу же перестали болеть. Кроме вовремя и качественно проведённой санации он знал ещё одно универсальное средство от всех болезней — клизму, причем объём единовременно используемой в ней жидкости меньше ведра не признавал. Клизма у Сёмы всегда была заряжена и готова к немедленному применению. Двух первых последовательно обратившихся к нему моряков, можно сказать, пронесло в прямом и переносном смысле. А вот третьему и, как оказалось, последнему пациенту повезло, мягко говоря, не очень. Им оказался Вова Рожкин, мой торпедист, лентяй и пройдоха, из тех обалдуев, которых перед отходом нам сплавили из других экипажей за ненадобностью. Как-то накануне строевого смотра Рожкин имел глупость обратиться к доктору с такой приблизительно жалобой:

— Тащ литинант, у меня тут эта… слабость вроде, голова болит, и чё-то ничего делать не хочется…

Ну, что тут можно сказать? Жалоба как жалоба, вполне банальная. И хотя у нас каждый второй моряк больной на голову, а делать ничего не хочет вообще каждый первый, но помогать надо всем, клятву Гиппократа никто не отменял. Поэтому Сёма отнёсся к жалобе пациента со всей ответственностью.

Опрокинув полстакана спирта и звучно подышав на руки, тщательно их, таким образом, продезинфицировав, Сёма приступил к делу. Последующие пять минут он старательно обследовал пациента: заглянул ему в рот, несколько раз с интересом выслушал протяжное «А-а-а-а», измерил артериальное давление,