В один из прекрасных теплых дней марта 1977 года я отправился в путь вдоль живописного побережья Тихого океана, чтобы навестить Грофа в его доме, расположенном в Биг-Суре. В шестидесятые годы я часто бывал там, нередко добираясь до места автостопом. И пока моя машина двигалась по извилистой горной дороге – справа темно-синий океан, слева плавные и величественные линии холмов, покрытых густым бархатом травы, который вскоре превратился в золотое полотно, – я вновь погружался в магию того времени. Вместе с «детьми цветов» контркультуры 60-х я «голосовал» машинам на дороге вдоль выжженных солнцем биг-суровских холмов, взбирался вверх вдоль тенистых ущелий и прохладных горных ручьев, купался голым в горных водопадах. Сколько ночей провел я в спальном мешке у берега океана, сколько дней провел я в уединении и медитации высоко в горах, где моими единственными спутниками были «Учение Дона Хуана» Карлоса Кастанеды или «Степной волк» Германа Гессе!

С тех пор я не могу без ностальгии вспоминать о том времени, проведенном в Биг-Суре. Но вот я опять созерцаю величественные пространства горной дороги. Мое тело расслабляется, а сознание становится как бы шире. Я чувствую себя вдохновленным и возбужденным от моих воспоминаний. Но в еще большей степени мое сердце волнуется от предвкушения тех новых открытий, которые, как я знаю, ждут меня в конце пути.

Когда я прибыл к Грофу, он, тепло поздоровавшись со мной, представил меня своей жене Кристине и показал дом. Это оказалось одним из самых красивых и романтических мест, какие я только видел в жизни. Простой деревянный дом, сделанный из красного дерева, был расположен у самого края скалы, открывая захватывающий дыхание вид на Тихий океан. Кстати, дом Грофов находился в двух милях на север от Эсалена. Внешние стены гостиной были почти сплошь из стекла. Ее двери вели на открытую веранду, которая как бы висела над бьющимися волнами океана. Одну из стен комнаты занимал огромный красочный ковер, изображавший людей и животных – сакральные образы одного из индейских племен. В одном углу комнаты находился большой камин, сложенный из грубых неотесанных камней, в другом – располагался удобный диван в окружении стеллажей с книгами по искусству и энциклопедиями. В любой части комнаты можно было найти самые различные предметы религиозного искусства, индейские трубки, шаманские барабаны и бубны – предметы, которые Гроф собрал во время многочисленных поездок по всему миру. Весь этот дом точно отражал личность самого Грофа – артистичный, спокойный и умиротворяющий и в то же время волнующий и вдохновенный. Потом в этом доме мне довелось провести немало времени и вместе с Грофом, и наедине с собой. Я всегда буду вспоминать о тех днях как об одном из самых счастливых моментов моей жизни.

Проведя меня по дому и рассказав мне несколько историй, связанных с его коллекцией предметов религиозного искусства, Стэн предложил мне выпить по бокалу вина на веранде. Наконец мы расположились на залитом солнце месте, откуда открывалась величественная картина океана, для нашей первой обстоятельной беседы. Наш разговор начался с того, что Гроф еще раз сообщил мне, что «Дао физики» была для него чрезвычайно важной книгой. Он рассказал мне, как он всегда наталкивался на мощное сопротивление своих коллег, когда он заговаривал с ними о психоделической терапии. Причиной тому было нечто большее, чем их настороженность, связанная со случаями злоупотребления ЛСД и последовавшими юридическими санкциями. Вся система теоретических построений Грофа настолько выходила за рамки традиционной психиатрической мысли, что его взгляды расценивали как несоответствующие научному пониманию действительности и, соответственно, ненаучными. В «Дао физики» Гроф впервые нашел подробное описание концептуальной системы, в которой оказалось немало сходства с его собственной и которая, более того, основывалась на открытиях в области физики, дисциплины с самым высоким научным статусом. Гроф признался, что он твердо верит, что «в будущем исследование сознания получит мощную поддержку, если мы сумеем навести прочные мосты между наблюдениями в области изучения измененных состояний сознания и теоретическими построениями современных физиков».

Затем Гроф обрисовал обнаруженные им параллели между восприятием действительности во время психоделических состояний сознания и картиной мира в современной физике. Объясняя это, он рассказал о специфике трех основных областей его картографии бессознательного. По ходу его описания первой из этих областей – психодинамической сферы – он сделал для меня краткий и четкий обзор психоаналитической теории Фрейда.

Я воспользовался возможностью, чтобы расспросить Грофа о «ньютоно-картезианских» аспектах психоаналитической теории, о которых недавно узнал. Я имел в виду такие психоаналитические понятия, как внутренние объекты, локализуемые в психологическом пространстве, или психологические силы, обладающие определенной направленностью и запускающие «психическую механику». На такого рода аспекты психоанализа мне указал Стивен Сэлинджер, психоаналитик из Лос-Анджелеса, с которым я провел несколько интересных и продуктивных разговоров.

Гроф подтвердил мою догадку, что психоанализ, как и большинство других теорий, возникших в XIX веке и начале XX, основывался на модели ньютоно-картезианской физики. Он убедительно показал мне, что четыре основных «измерения» психоаналитического рассмотрения и анализа психической жизни – так называемые топографическая, динамическая, экономическая и генетическая точки зрения – последовательно находят соответствие с четырьмя группами понятий, лежащими в основе ньютоно-картезианской механики. Однако Гроф подчеркнул в нашем разговоре и то, что признание недостатков психоаналитического подхода ни в коем случае не умаляет гениальности его основателя. «Вклад Фрейда, – сказал он с восхищением, – является действительно грандиозным. Почти в одиночку Фрейду удалось сделать открытие бессознательного и его динамики. Кроме того, он сумел открыть возможности интерпретации сновидений. Он создал динамический подход в психиатрии, исследующий действие сил, которые ведут к психическим расстройствам. Он акцентировал значение детских переживаний для последующего развития личности. Он выделил сексуальное влечение в качестве одной из важнейших психологических сил. Он ввел понятие детской сексуальности и описал главные фазы психосексуального развития. Любое из этих открытий могло бы достойно увенчать труд целой жизни».

Возвращаясь к психодинамической области ЛСД-переживаний, я спросил Грофа, происходят ли какие-либо изменения в восприятии мира на этом уровне.

Гроф ответил, что «главным следствием опыта на этом уровне является, пожалуй, то, что люди начинают рассматривать некоторые аспекты своих взглядов на самих себя, на мир и общество как неаутентичные Они понимают, что многие из их взглядов были прямыми производными от их детского опыта, являлись как бы комментариями к их индивидуальной истории. После получения возможности вновь испытать эти прошлые переживания, восприятие мира этих людей становится более открытым и гибким, освобождаясь от ригидной категоризации».

– Но происходят ли какие-либо по-настоящему глубокие изменения в их мировоззрении на этом уровне?

– Нет, действительно фундаментальные