Волею судеб дом, снятый Дюран-Рюэлем на лето в Дьеппе, оказался всего в десяти километрах от Варжемона, куда Берары снова пригласили Ренуара. Художник пишет портреты детей торговца картинами в саду виллы Бераров. Кроме того, на этот раз он не посмел отказаться писать портрет мадам Клаписсон, как он сделал это в прошлый приезд. В мае 1882 года коллекционер Леон Клаписсон купил у Дюран-Рюэля три картины, написанные Ренуаром в Алжире, и заказал ему портрет своей жены. Портрет «Среди роз», где мадам Клаписсон изображена сидящей в саду, получился неудачным. «Я потерпел фиаско», — вынужден был признаться Ренуар. Он написал ещё четыре портрета детей Дюран-Рюэля — Жозефа, Шарля и Жоржа, Марии Терезы и её же вместе с Жанной. Но все они казались какими-то чопорными, если не «официальными». Возможно, портрет сидящих рядом Шарля и Жоржа напоминал картину Мане 1879 года или чёткость контуров лиц свидетельствовала о влиянии итальянской живописи, которую Ренуар недавно открыл для себя, но портреты разочаровали Дюран-Рюэля… Ренуар не удержался от ироничного признания одному из друзей: «Держу пари, теперь скажут, что на меня повлияла итальянская живопись».

Дюран-Рюэль, приведённый в замешательство этими портретами, тем не менее не требовал, чтобы Ренуар переписал их. А Клаписсон не упустил такую возможность. Осенью, вернувшись в Париж, Ренуар снова встречается с мадам Клаписсон. Первый её портрет был написан в саду в Нейи, а второй — в помещении. Она была в вечернем тёмно-синем платье и очаровательной шляпе, украшенной белыми перьями. Ренуар понимал, что он разочаровал своих заказчиков. Он попросил одного из друзей: «Не говори мне больше о портретах при солнечном свете. Хороший чёрный фон — вот что нужно». Тем не менее он изобразил мадам Клаписсон на холсте, загрунтованном свинцовыми белилами, создав вокруг неё цветной ореол. Господин Клаписсон на этот раз остался доволен — до такой степени, что даже был готов предоставить этот портрет Ренуару, если тот захочет выставить его в Салоне 1883 года.

Таким образом, несмотря на разочарования, всё закончилось хорошо. Более того, Дюран-Рюэль заказал Ренуару копию «Белокурой купальщицы», которая вызвала у многих опасение, что Ренуар попал под сильное влияние Рафаэля. Всё было хорошо ещё и потому, что, вернувшись из Алжира, Ренуар стал жить с Алиной Шариго, моделью, с которой он писал эту купальщицу… Он ей сообщил из Алжира, что хотел бы, чтобы она встретила его на вокзале в Париже. Алина ожидала его поезд на перроне Лионского вокзала. С этого дня она переселилась к нему на улицу Сен-Жорж. Ему пришлось согласиться, чтобы с ними жила и её мать, мадам Шариго. Алина убедила Ренуара в том, что она настолько занята овладением мастерством швеи, что у неё совершенно не остаётся времени для того, чтобы научиться готовить. Поэтому хлопоты на кухне взяла на себя мадам Шариго. Она не упускала возможности делать колкие замечания в адрес Ренуара. Когда он однажды отказался от добавки рагу из телятины, мадам Шариго ядовито бросила: «Живут впроголодь, но подавай им гусиный паштет!» Когда Ренуар внезапно встал из-за стола, чтобы сделать набросок, идея которого неожиданно пришла ему в голову, мадам Шариго пробурчала: «И это называется хорошим воспитанием?» Алина знала, каким образом умиротворить мать: достаточно было купить её любимые каштаны в сахаре. Много лет спустя мадам Шариго призналась своему внуку Жану Ренуару: «Если бы я была недобросовестной, я бы ела глазированные каштаны каждый день». Вполне естественно, что Алина ничего не знала о существовании некой Жанны Маргерит, родившейся 21 июля 1870 года и крещёной только 23 мая 1875 года. Она игнорировала тот факт, что первое причастие маленькой девочки состоялось 2 июля 1881 года. С момента их встречи в 1880 году Ренуар ни разу не упомянул о том, что у него есть дочь, рождённая Лизой Трео, и что он отказался признать своё отцовство. И он не имел ни малейшего намерения когда-либо сказать ей об этом…

Осенью 1882 года и в начале зимы новые разногласия разделили импрессионистов. Дюран-Рюэль высказал мнение, что, по-видимому, настало время проводить индивидуальные выставки. Сислей был уверен, что их группа должна оставаться единой. Моне склонялся к необходимости проведения двух типов выставок: одна представляла бы пейзажистов, а другая — остальных… Ренуар предпочитал поддерживать Дюран-Рюэля.

Вернувшись из Нормандии, он задумал серию из трёх картин с танцующими парами. Он хотел создать крупные полотна — почти два метра высотой и около метра шириной. Эта серия была своего рода прихотью самого художника. Ни Дюран-Рюэль, ни какой-либо другой любитель живописи не делал ему подобного заказа. Возможно, к этой идее его подтолкнула встреча с молодой женщиной, которая была вынуждена позировать художникам, после того как не смогла продолжать карьеру цирковой гимнастки, сорвавшись с трапеции в цирке Мольера. Это была Мари Клементин Валандон, родившаяся в 1865 году, которая сама рисовала, а её рисунки понравились даже Дега. Она часто посещала балы, где в последние годы с гораздо большим удовольствием танцевали вальс и польку, чем кадрили былых времен. На некоторые балы приглашали также профессиональных танцоров… По мнению Эдмона Ренуара, выраженному в статье в «Ла ви модерн» в сентябре 1883 года, «балы оставались, как и прежде, единственным местом, куда приходили развлекаться». На самом деле не стоит забывать о проституции, хотя она здесь была не столь явной, как в «Лягушатнике». Можно предположить, что девушки из департамента Сена-и-Уаза, в отличие от парижанок, посещали эти балы в надежде найти себе покровителя, который сделает из них «мадам»… Писать такой бал в Буживале, когда тебе уже немногим более сорока, — не значит ли в определённой степени предаваться ностальгии? «Танец в Буживале» как бы перекликается с «Балом в Мулен де ла Галетт». Если позади танцующей пары всё так же сидит публика с бокалами пива под распускающимися деревьями, то свет на картине «Танец в Буживале» совсем не тот, какой был написан на Монмартре… Ни на платье молодой женщины, ни на костюме её кавалера нет пятнышек от тени. Нет их и на шляпах танцующей пары. Фигуру танцовщика Ренуар писал со своего старого друга Поля Лота. Костюм, в котором он позировал для первых двух картин, «Танец в Буживале» и «Танец в деревне», он сменил на фрак для третьей картины, «Танец в городе».

Эти три полотна были готовы для персональной выставки Ренуара, которая была открыта 1 апреля 1883 года в новых салонах галереи Дюран-Рюэля, на первом этаже дома 9 на бульваре Мадлен. Но выставлены были только два из них — «Танец в городе» и «Танец в Буживале». В марте Ренуар, обеспокоенный тем, что у него недостаточно работ для выставки, написал Сезанну, попросив прислать пейзажи Эстака, оставленные у него на хранение перед отъездом в Алжир. Эта первая персональная выставка Ренуара последовала за выставкой Будена, состоявшейся в феврале, и выставкой Моне в марте. Дюран-Рюэль беспокоился о том, что выставка недостаточно разрекламирована. Поэтому накануне открытия он пригласил представителей прессы и несколько членов Общества друзей искусства. Каждому был вручён каталог, где представлены 70 работ, с предисловием Теодора Дюре. Тот утверждал: «С самого начала мы признали поразительную способность Ренуара писать женщин, что позволило ему добиться особых успехов в портретах. Этот талант очаровывать, проявляемый им с первых шагов, его качества художника и колориста всё более совершенствуются, чему мы являемся свидетелями. Мы наблюдаем, как мазки его кисти становятся всё более крупными, как он придаёт фигурам всё больше гибкости и всё больше погружает их в море света. Он непрерывно совершенствует свою палитру и в конце концов добивается, словно забавляясь, наиболее смелых комбинаций цветов».