факты, как если бы мы доставали бумаги из папки, мы просто видим их снова. При пересмотре аргумента мы попросту снова спорим. Пересмотр не является повторным вспоминанием, поскольку все факты, которые необходимо использовать, доступны.

Считается, что человек сделал выбор, если он принял одно из двух или более кажущихся возможными решений. Проблема заключается в слове «возможный». Простое принятие одного из нескольких «возможных» решений – например, бесцельная прогулка по парку – не требует серьезного акта решения, но, когда последствия важны, а вероятности двух или более вариантов действий почти равны, необходимо решить проблему. Обычно человек решает ее и избавляется от нерешительности, меняя обстановку.

Сказать, что «люди могут делать выбор и хотят его делать», означает лишь то, что ситуация, в которой два или более ответа равно вероятны, может быть неблагоприятной, и любое поведение при принятии решений, усиливающее один ответ и ослабляющее другой, является подкрепленным. Говоря, что «людям необходима свобода для осуществления выбора, который они способны сделать», добавляют дополнительные сложности. Осуществить выбор – значит просто действовать. Но при этом выбор, который человек способен сделать, – это и есть само действие. Человеку требуется свобода, чтобы совершить выбор просто в том смысле, что он может совершить его только при отсутствии ограничений – как в физической ситуации, так и в других условиях, влияющих на его поведение.

Легко упустить из виду поведение, которое на самом деле решает проблему. В одном известном эксперименте шимпанзе подогнал друг к другу две палки, чтобы достать банан, который в противном случае был бы недоступен через прутья клетки. Сказать, что шимпанзе продемонстрировал «разумное поведение, основанное на восприятии того, что требовалось для решения проблемы: некий способ преодоления барьера расстояния», – значит сделать почти невозможным выявление того, что произошло. Для решения такой задачи шимпанзе должен был научиться по крайней мере следующему: перестать тянуться за бананом, находящимся вне пределов досягаемости; перестать тянуться короткими палками; различать длинные и короткие палки, например успешно сгребать бананы длинными палками; брать две палки в разные руки; просовывать палки в отверстия. При такой подготовке не исключено, что в том редком (но плохо подтвержденном) случае шимпанзе просунул одну палку в отверстие на конце другой и использовал получившуюся длинную палку для сгребания банана.

Важность анализа поведения очевидна всякий раз, когда мы беремся за решение проблем. К примеру, чтобы научить ребенка похожему поведению, мы должны в то или иное время акцентировать его внимание на шагах, необходимых для решения проблемы. Сомнительно, что мы сможем добиться значительного прогресса, внушая ребенку «необходимость преодолеть барьер расстояния».

Творческое поведение

Творческий ум никогда не был свободен от проблем, о чем свидетельствует классическая дискуссия в «Меноне» Платона. Это была неразрешимая для психологии задача «стимул – реакция», потому что если поведение – это не что иное, как реакция на стимулы, то стимулы могут быть новыми, но не поведение. Оперантное обусловливание решает эту проблему более или менее так же, как естественный отбор решил аналогичную проблему в эволюционной теории. Как случайные признаки, возникающие в результате мутаций, отбираются по их вкладу в выживание, так и случайные вариации поведения отобраны по их подкрепляющим последствиям.

То, что случайность может играть роль в создании чего-либо столь важного, как математика, наука или искусство, часто подвергалось сомнению. Более того, на первый взгляд кажется, что в любой полностью детерминированной системе нет места для случайности. Церковь, веря в божественную предопределенность, порицала Монтеня за использование таких слов, как фортуна и природа, и если святой Августин искал небесного совета, открывая Библию и читая первые попавшиеся на глаза слова, то только потому, что они попались ему на глаза не случайно. Другая детерминистская система, психоанализ, положила начало эпохе, в которой случайность является табу; для строгого фрейдиста никто не может случайно забыть о встрече, назвать человека не тем именем или сболтнуть лишнее. Однако биографии писателей, композиторов, художников, ученых, математиков и изобретателей свидетельствуют о важности счастливых случайностей в создании оригинального поведения.

Концепция отбора снова является ключевой. Мутации в генетической и эволюционной теории случайны, а топографии ответов, выбираемых подкреплением, если не случайны, то, по крайней мере, не обязательно связаны с условиями, при которых они будут выбраны. А творческое мышление в значительной степени связано с производством «мутаций». Явные способы повысить вероятность возникновения оригинального поведения путем внесения «мутаций» знакомы писателям, художникам, композиторам, математикам, ученым и изобретателям. Можно намеренно варьировать либо обстановку, либо топографию поведения. Художник выбирает краски, кисти и поверхности для создания новых текстур и форм. Композитор создает новые ритмы, гаммы, мелодии и гармонические последовательности иногда путем систематической перестановки старых форм, возможно, с помощью математических или механических устройств. Математик исследует результаты изменения набора аксиом. Результаты могут быть подкрепляющими, в том смысле, что они красивы или успешны, как в большинстве случаев в математике, а также в науке и изобретательстве в целом.

Новые вербальные ответы могут быть порождены дискуссией не только потому, что в этом случае активна более чем одна история подкрепления, но и потому, что различные истории могут случайно или по замыслу привести к новым установкам. Так называемая история идей предлагает множество примеров. В XVIII веке во Франции лидеры Просвещения многое заимствовали у английских писателей – в частности, у Бэкона, Локка и Ньютона. Как выразился один автор, «английские мысли во французских головах привели в конечном итоге к поразительным и опасным последствиям». Конечно, это предложение намеренно метафорично и смешивает ментальное («мысли») с анатомическим («головы»), но оно делает верный вывод о том, что переводы с английского на французский, которые затем читают люди с очень разной вербальной историей, могут порождать новые реакции.

Структура разума

Структура мышления и развитие разума, безусловно, были популярными темами на протяжении веков. Как мы увидим в следующих двух главах, существуют определенные объективные состояния знания, но мыслительные процессы являются поведенческими, и структуралистский подход неизбежно будет неполным, если он пренебрегает генетической и личной историей. Развитие мышления чаще всего описывается с помощью садоводческих метафор. Рост разума является центральной фигурой. Учитель должен культивировать разум, как фермер возделывает свои поля, а интеллект должен быть обучен, как лоза осваивается в винограднике. Между тем развитие мира, в котором существует мыслящий человек, упускается из виду.

Мы уже отмечали, что те, кто изучает «развитие языка» у ребенка, много говорят нам о словарном запасе, грамматике и длине предложений, но очень мало о сотнях тысяч случаев, когда ребенок слышит, как произносятся слова и фразы, или о многих тысячах раз, когда он сам произносит их с успехом, что не дает возможность составить адекватный отчет о «развитии языка». То же самое можно сказать и о развитии разума. Поведение,