важным. Создание дополнительных стимулов, способствующих возникновению различающей реакции, является привычной частью науки. Например, при проверке кислотности раствора добавляется другой раствор, по изменению цвета можно определить кислотность.

Были придуманы аналоги ментальной или когнитивной деятельности. Мы обращаем внимание на стимул или игнорируем его без изменения физического состояния (например, мы можем слушать музыку, выделяя определенный музыкальный инструмент, частично подавляя наши реакции на другие инструменты), и, как считается, мы делаем это с помощью различных психических механизмов. Предположительно радио и телевидение ответственны за современную метафору «настройки на мир». Более старая метафора, напоминающая демона Максвелла из второго закона термодинамики, изображает своего рода привратника – верного слугу, который допускает желаемые стимулы и защищает своего хозяина от нежелательных. Говорят, что «можно предположить, что нервная система на самом деле отключает одно ухо, чтобы слушать другим». Конечно, мы ничего не объяснили, пока не поняли поведение привратника, и любой попытки сделать это будет достаточно, чтобы рассказать об изменении стимульного контроля.

Внимание – это не изменение стимула или рецепторов, а условия, лежащие в основе процесса дифференцировки. Мы обращаем или не обращаем внимание на лектора или дорожный знак в зависимости от того, что происходило в прошлом при аналогичных обстоятельствах. Дифференцировка – это поведенческий процесс: различия осуществляются не разумом, а условиями. Мы говорим, что человек распознает или «узнает» объект в тумане или на большом расстоянии в том смысле, что в конечном итоге он правильно на него реагирует. Различать, как и распознавать, может означать действие, способствующее реакции (это может быть ближе к «смотреть», чем к «видеть»), но это не обязательно так. Мы различаем важные вещи в данной обстановке благодаря прошлым условиям, в которых они были важны.

Абстрагирование и формирование концептов, вероятно, можно назвать когнитивной деятельностью, но она также включает в себя условия подкрепления. Нам не нужно предполагать, что абстрактная сущность или концепция хранится в сознании; тонкая и сложная история подкрепления породила особый вид стимульного контроля. Обычно говорят, что концепты «объединяют наши мысли», но факты говорят о том, что они просто позволяют нам говорить об особенностях мира, общих для большого количества случаев. Один ученый сказал, что «есть все основания полагать, что вся химия объяснима в терминах электронов и волновых функций, которые описывают их местоположение. Это огромное упрощение мышления». Это действительно огромное упрощение – или было бы, если бы было осуществимо, – но это объяснение вербального и практического поведения, а не мышления. Тот же автор говорит, что концепты – это «открытия в большей степени, чем изобретения», и что они являются «упражнением человеческого разума, представляющим реальность», но он признает, что природа этих отношений является тайной. Это тайна абстрактной сущности, а не имеющихся фактов. Референты концептов находятся в реальном мире, это не идеи в голове ученого. Они являются открытиями или изобретениями просто в том смысле, что развилась вербальная среда, в которой неясные свойства природы становятся предметом контроля человеческого поведения. Возможно, уже слишком поздно прослеживать возникновение таких концептов, как масса, энергия или температура даже с помощью историка науки, и их нынешнее использование так же трудно проанализировать, но перенос их в сознание ученого ничего не дает.

Пример из популярной статьи об обучении местоположению[23] показывает, как трудно объяснить поведение, изобретая концепт вместо поиска условий. Детям, которых научили завершать выражения «3 + 6», говоря «9», затем показывают «6 + 3». «Один ребенок безнадежно озадачен, другой с готовностью отвечает „9“. Очевидно, что эти два ученика усвоили разные вещи: первый ребенок усвоил конкретный ответ на конкретный вопрос; второй усвоил арифметический концепт». Но о чем это нам говорит? Можем ли мы быть уверены, что второго ребенка не научили говорить «9» на «6 + 3» в какое-то другое время? Возможно, он выучил большое количество примеров, таких как «1 + 2 = 2 + 1» и «1 + 3 = 3 + 1»? Научился ли он определять закон коммутативности и демонстрировать его на примере? Если мы будем говорить об арифметическом понятии, мы никогда не узнаем, чему на самом деле научился ребенок.

Поиск и вспоминание

Другой так называемой когнитивной деятельностью, которая влияет на контакт человека с контролирующими стимулами, является поиск. Искать что-то – значит вести себя таким образом, который подкрепляется, когда что-то находится. Мы говорим, что голодное животное передвигается, потому что ищет пищу. Тот факт, что оно активно, и даже то, что оно действует конкретными способами, может быть частью его генетического наследия, объясняемого, в свою очередь, ценностью поведения для выживания. Но то, как организм ищет пищу в знакомой среде, явно зависит от его прошлых успехов. Мы говорим ребенку найти свой ботинок, и он начинает искать в тех местах, где находил уже ботинки раньше.

Существуют, однако, и более специфические стратегии поиска вещей. Что нужно сделать, чтобы найти предмет в коробке с мусором или на полках склада? Как отыскать слово на странице или вычеркнуть все буквы «а» в колонке печатного текста? Умелый искатель ориентируется, сортирует материалы и двигает глазами так, чтобы максимизировать шансы найти что-то и минимизировать шансы упустить, и он делает это благодаря прошлым условиям. У нас нет причин называть такое поведение когнитивным, но считается, что довольно схожий процесс происходит в мире разума.

По разным причинам, о которых говорят такие слова, как «меморандум», «мементо», «сувенир» и «мемориал»[24], люди делали копии окружающего мира, а также записи о том, что там происходило, и хранили их для будущего использования. Известные примеры – царапины на глиняных табличках, выгравированные надписи на памятниках, книги, картины, фотографии, фонографические записи и магнитные накопители компьютеров. В будущем такая запись может вызвать поведение, соответствующее некоей более ранней ситуации, и позволить человеку реагировать более эффективно. Эта практика привела к разработке когнитивной метафоры, несомненно, предшествовавшей на века созданию любой психологической системы, согласно которой опыт хранится в памяти, чтобы позже его можно было извлечь или вспомнить и использовать для более эффективного поведения в текущей ситуации.

Предполагается, что в памяти хранятся копии стимулов – лиц, имен, дат, текстов, мест и так далее, которые при извлечении оказывают определенное воздействие на оригиналы. Копии не могут иметь размеры оригиналов; они должны быть преобразованы и закодированы – возможно, в виде энграмм, реверберирующих нейронных цепей или электрических полей. Особенно трудно представить хранение в памяти музыкальной композиции или истории, которая имеет свойства времени. Тем не менее обо всех этих вещах говорят, что они «хранятся» в памяти.

Но что является ментальной аналогией физического поиска? Как нам найти тот или иной предмет в хранилище памяти? Платон поднял фундаментальный вопрос: «Значит, человек, знает он или не знает, все равно